— Напрасно думала, — холодно оборвал ее Волчок. — Когда мы вернемся в наше время, я оторву твоему отчиму голову. А встанешь у меня на пути — расправлюсь и с тобой.

Губы девушки дрогнули.

— Я не собираюсь вставать у тебя на пути, Егор. И я ненавижу Ребуса так же сильно, как и ты.

— Да-да, я помню, — кивнул Волчок. — Он превратил тебя в «чудовище». Не знаю, как насчет внешности, Эльза, но душа у тебя — чернее грязи. И не думай, что тебе удастся меня перехитрить.

Эльза сжала кулаки.

— Дурак! — яростно выдохнула она. — Грубый, злой дурак!

— Не грубый, а брутальный, — парировал Егор. — Таким стервам, как ты, это должно нравиться.

Эльза крепко выругалась и хотела отвернуться, но вдруг увидела, что левая кисть Егора окровавлена, и кровь капает из рукава на снег.

— Ты ранен! — воскликнула она.

Волчок посмотрел на руку, дернул щекой и небрежно произнес:

— Ерунда.

— Разденься, я посмотрю, глубока ли твоя рана!

Он холодно усмехнулся:

— Хочешь оценить мою фигуру?

— Не время шутить. Раздевайся, или я раздену тебя сама.

Волчок подумал, пожал плечами, а потом небрежно сбросил панцирь. Рубаху он стягивал через голову, сцепив зубы, чтобы не застонать — прикосновение рубахи к ранам доставляло сильную боль.

Эльза взглянула на его худощавое, мускулистое тело, покрытое белыми полосками шрамов.

— Ты отлично сложен, — сказала она.

— Спасибо за комплимент, — мрачно отозвался Егор. — Видела бы ты, как я вышиваю крестиком.

Эльза осмотрела рану у Егора на плече, а затем ссадины на его груди, оставшиеся от когтей зверя.

— Ты был прав, раны неглубокие. Но если их не обработать, они могут загноиться. Посиди у костра, а я принесу смолы. И отмахивайся от паутов, что роятся вокруг.

Эльза направилась к группе молодых хвойных деревьев, видневшихся на пригорке. Егор зябко повел плечами. Сидеть с голым торсом на ветру было неприятно, и костер мало чем мог помочь.

Вскоре девушка вернулась, неся на кончике кинжала кусок замерзшей смолы. Смолу она растопила на костре, затем подняла ветку и смахнула со спины Егора жужжавших слепней и паутов, слетевшихся на кровь.

Прикосновение ветки к ранам вновь заставило Егора сцепить зубы от боли. Заметив, что причинила Волчку боль, девушка смутилась и аккуратно, с величайшей осторожностью, смазала ссадины и порезы Егора целебной смолой. Затем она достала из котомки тряпицу, разорвала ее на полосы и сделала Егору перевязку.

— Готово, — сказала она. — Теперь будешь как новенький.

Егор надел рубаху и потянулся за доспехами, но вдруг остановился. Глядя на Эльзу, он вдруг почувствовал такую щемящую тоску, что к горлу подкатил комок. Девушка показалась ему невероятно красивой. Даже темные круги под глазами не портили эту вдруг возникшую красоту, а придавали ей какой-то болезненно-хрупкий, а потому — томительно-нежный вид. Несколько секунд он смотрел на Эльзу, а потом порывисто обнял ее, притянул к себе и поцеловал в губы.

Отпрянув, Егор отвел взгляд. Выглядел он растерянно, словно сделал нечто такое, чего сам от себя не ожидал.

— Что это было? — спросила Эльза, глядя ему в лицо.

— Поцелуй, — хмуро ответил Волчок.

Эльза, не спуская глаз с его лица, покачала головой:

— Я не об этом. Почему ты поцеловал меня?

Егор усмехнулся и развязно проговорил:

— Вероятно, меня захлестнул огонь желания, и я чуть не сгорел в нем дотла. Это был порыв. Не думай, что я сделал это преднамеренно.

Зрачки девушки сузились.

— В следующий раз, когда захочешь сделать что-нибудь подобное, посмотри на мой меч и представь, как легко он может вонзиться тебе в глотку!

— Хорошо, — сказал Волчок. — Я запомню твое предупреждение.

Он потянулся за доспехами, но на этот раз сама Эльза не дала ему их взять. Она остановила Егора, обхватила его лицо теплыми ладонями, наклонилась и нежно поцеловала его в губы. Волчок больше не сдерживался, он снова обнял девушку и стал целовать ее щеки, шею, глаза, губы. Эльза отвечала на его поцелуи. Он ощутил во рту ее язык — жаркий, трепетный, и сжал ее в объятиях ещё крепче.

Прервав поцелуй, девушка слегка отстранилась, посмотрела Егору в глаза и тихо спросила:

— Что будет дальше?

— Мы добудем кольцо, а потом вернемся в Москву, завалимся в какой-нибудь бар и выпьем по кружке пива.

— А если мы погибнем?

Егор покачал головой:

— Не погибнем!

— Когда ты так говоришь, я тебе верю. Обними меня крепче, Егор.

Обнимавшие ее руки сжались сильнее. Егор снова нашел ее рот своими губами и впился в него поцелуем. Губы Эльзы стали нежными и податливыми. Она не отрывалась от его губ, пока у нее не закружилась голова. Потом прервала затянувшийся поцелуй, чтобы перевести дух.

Губы Волчка спустились ниже по ее щеке и шее, а его рука скользнула ей под одежду и коснулась ее груди. Эльза вздрогнула, на мгновение ей показалось, что она сейчас задохнется. Она ощущала прикосновение рук Егора, его тепло, поток нежности, исходивший от него и пронизывающий всю ее с головы до ног… Дрожащими пальцами она развязала его пояс.

Когда он вошел в нее, преодолев незначительную преграду, Эльза вскрикнула и напряглась, как струна. Их тела переплелись и стали одним целым. Со вздохом, похожим на рыдание, она обвилась вокруг него, женская плоть плотно сомкнулась вокруг мужской. Голова Эльзы закружилась, по телу пробежала жаркая волна, и она вся содрогнулась. Ее будто сорвало с якоря и понесло в открытую бездну…

Тридцатичетырехлетний художник Георгий Ларин брел по улице, рассеянно и хмуро поглядывая по сторонам. Это был высокий брюнет, одетый в куртку цвета хаки. Волосы Ларина, еще полгода назад длинные и вьющиеся, сейчас были коротко подстрижены, а на изможденном лице его застыла печать озабоченности.

Вот уже два дня Геру Ларина мучили кошмарные сны, странную символику которых он никак не мог понять. Но это еще не все. Порою с ним происходило нечто кошмарное: он словно бы выпадал из реальности на две-три секунды, и в это время окружающий мир менялся: улочки становились чище, дома — ниже, а прохожие, неторопливо прогуливающиеся по этим улочкам, негромко беседовали друг с другом на немецком языке.