Володи Ульянова разговаривать. Ивана с волыной вам на «хвост» сажать, так и быть, не стану. С таким крепким молодцом не страшно даже кровинку родную наедине оставлять. Ладно, сами разберетесь… А мы с Леоном – у меня в комнате, по-стариковски, водочка да воспоминания о бурной молодости. Под огурчик и квашеную капустку с пригорелой черняшкой. А, брат?

– Запросто. Только ты ведь знаешь – я пью редко и мало.

– Знаю, знаю, – отмахнулся Ветер. – Помню Рождество, три года назад.

– Так это когда было, – улыбнулся своим воспоминаниям профессор. – Был повод…

– Короче, решили. – Вор неторопливо поднялся из-за стола. – Мой малец сейчас проводит вас до лучших гостевых комнат. Отдохните пока. А мне нужно с людьми серьезными о делах наших трудных с глазу на глаз покалякать. Давно в общем зале дожидаются. Нельзя обижать. Ну, ступайте с богом. Егор!..

Комнаты, которые отвел им для ночлега Ветер и куда проводил, оставив одних, громила со скуластым лицом принудительно побритого пещерного человека, оказались одинаковыми, как братья- близнецы. Они располагались в противоположном от ресторана «Подкова» крыле гостиницы, под самой крышей. На полу – мягкие ковры. Под потолком – лампа в красном матерчатом абажуре. Вся мебель – огромная кровать с шелковым бельем и ворохом подушек, шкаф со встроенным зеркалом, стол со стульями – из приятно пахнущей смолой и лаком натуральной сосны. На окне – шелковые шторы в сборку. За второй дверью – оформленная под малахит ванная комната с ватерклозетом.

– Хоромы, – высказал свое мнение Слава, после быстрого осмотра апартаментов устало падая на одеяло, движением ног скидывая обувь и вытягиваясь во весь рост. – Вроде «Астории». Я, правда, там ни разу не был, но картинки видел.

Подошвы слегка горели, но оставленные битым стеклом раны уже затянулись и не кровоточили. Травяной бальзам Сомова, приготовленный по старинному восточному рецепту, сделал свое дело. К утру, даст бог, можно будет провести легкую разминку.

– Да, Культпросвет – организация богатая. – Сомов с ухмылкой кивнул на стоящий на столе английский телефонный аппарат. – Даже связь имеется.

– Иваныч? – прикрыв веки, тихо позвал Слава.

– Я за него.

– Скажи, ты… действительно способен остаться с Ветром? Не возвращаться домой и в университет. Исчезнуть. Как я… Пойми меня правильно, я ни о чем тебя не прошу. Это глупо – просить коверкать чужую жизнь только потому, что твоя собственная пошла не так, как ты планировал еще день назад. Ты и без этого сделал для меня больше, чем я мог мечтать. Я просто хочу знать: старик угадал насчет пресловутого голоса крови или лишь выдает желаемое за действительное? Вполне логичное желание – перед схваткой с ворами заполучить еще одного верного человека и отличного бойца.

– Смертника, – вздохнул профессор. – Ветер чересчур заигрался. Полюбил деньги. Подмял под себя почти всю торговлю кокаином в Ленинграде. Начал, на старости лет, нюхать эту дрянь сам… Так, говорит, стоит крепче и дольше. До шлюх он всегда был большой охотник… Как только прольется первая кровь, у него не останется практически никаких шансов выжить, кроме поспешного бегства «во глубину сибирских руд». Не ближе. Воры найдут и порешат. У них телеграф отлажен. И ослиные уши дружков торчат в любой точке России. Скажи, Слава, ты… действительно хочешь, чтобы я остался? – Ботаник внимательно посмотрел на лежащего с закрытыми глазами ученика.

– Даже не знаю, – вздохнул Корсак, из последних сил борющийся со сном. – С одной стороны… Вор прав… Банда – единственное место, где я могу чувствовать себя относительно спокойно. Так что со мной все ясно. Без вариантов… Я только хочу сказать… Мне будет сильно не хватать тебя, сэнсэй. После ареста мамы у меня больше никого не осталось. Только ты.

– Слава, – прошептал Сомов, когда затянувшееся молчание стало уже гнетущим. – Я хоть когда-нибудь лгал тебе? Даже в мелочах?

– Нет. Никогда. Возможно… просто не все договаривал. Как и все время от времени.

– Поэтому я и не хочу начинать лгать сегодня. Ты спросил меня, прав старик насчет голоса крови или нет. Я не знаю, что тебе ответить… Отчасти – да, отчасти – нет. В любом случае я не готов прямо сейчас все взять и изменить. Потому что эта рокировка будет в моей жизни последней. Извини, парень. Но такова правда.

– Тебе не в чем перед мной извиняться, Иваныч. – Слава открыл глаза и сел на кровати. – Я благодарен тебе за все. В любом случае. Спасибо.

– Ты говоришь таким погребальным тоном, словно завтра на рассвете расстрельная бригада Чека одного из нас со связанными руками выведет в парк и поставит к стволу самого толстого дуба, – грустно улыбнулся Сомов. – Короче, сделаем так. Утром я уеду обратно, в Метелицу. А в понедельник, когда сходняк воров примет свое решение, я обязательно приеду. И тогда мы решим, что делать дальше. Стоит тебе здесь оставаться или лучше уехать. Куда – не вопрос. Страна большая. Были бы в порядке документы. А пока… После всей этой дьявольской карусели пара дней на сбор мыслей в кулак всем пойдет только на пользу. Согласен?

– Тебе виднее, сэнсэй.

– Ладно, попробуй не забивать себе голову тяжелыми мыслями. Жди возвращения прекрасной юной барышни. А я, пока Ветер занят разбором полетов с урками, съезжу, пожалуй, прокачусь. В гордом одиночестве. Скорость и мотоцикл успокаивают. Когда тугой поток воздуха бьет в лицо и свистит в ушах, лучше думается. Ладно. Я пошел. Девушку, если что, не обижай. Старик в племяннице души не чает.

– Как можно, Иваныч, – развел руками Слава. – Исключительно о классической литературе и высоких материях!.. И только по взаимному согласию!

– Ну-ну.

Проводив взглядом мягко прикрывшего за собой дверь профессора, Корсак снова упал на подушку и закрыл глаза. Пролежал в неподвижности минуту, чувствуя, что его плавно раскачивает из стороны в сторону, словно он находился не на твердой земле, а в каюте попавшего в средней силы шторм корабля. Это было вполне приятное ощущение, однако неплохо бы привести себя в порядок перед встречей с очаровательной юной особой. Усилием воли Слава заставил себя подняться, скинуть одежду, после чего зашел в ванную комнату, открыл вентиль и с удовольствием погрузился в шумно бьющую из горбатого медного крана воду.

Прикрыл веки – и, словно в пропасть, мгновенно провалился в сон.

Во сне Слава увидел мать, с которой даже не успел проститься перед арестом. Образ Анастасии Михайловны был зыбок, как отражение на покрытой рябью воде. Мама медленно уплывала куда-то вдаль, грустно улыбалась сыну и, махая рукой, беззвучно шевелила губами, повторяя одну и ту же фразу: «Я люблю тебя, милый». Ее влажные от слез, такие родные и до боли знакомые зеленые глаза словно говорили ему: «Ничего не бойся, сыночек. Все будет хорошо. Ты сильный, ты обязательно справишься».

Очнулся Слава от тихого, осторожного стука в дверь. Не входную, а – натурально – прямо в дверь ванной комнаты. Открыл глаза, не сразу сообразив, где он, собственно говоря, находится. Затем вспомнил – у Ветра, медленно провел мокрыми ладонями по лицу, словно прогоняя остатки не самого приятного в жизни сна, и крикнул:

– Я сейчас выхожу, Иваныч! – справедливо полагая, что никто, кроме Сомова, не станет так бесцеремонно вторгаться в его гостевые апартаменты. Оказалось – ошибался.

– Извините, что разбудила вас, Слава, – послышался с той стороны задорный и вместе с тем заметно смущенный девичий голосок. – Это Лена, племянница Сергея Сергеевича. Дядя сказал мне, что вы скучаете в гордом одиночестве, и попросил зайти и узнать, как у вас дела.

– Я в полном порядке. Принимаю водные процедуры. – Корсак, словно ужаленный, вскочил на ноги, выдернул сливную пробку, стащил с вешалки огромное полотенце и принялся торопливо вытираться. – А с чего это вы вдруг решили, что я спал?

– О, это совсем просто! – рассмеялась племянница Ветра звонким, как колокольчик, голоском. – Вы… как бы это сказать… слегка храпели. А я никогда раньше не слышала, чтобы люди издавали подобные звуки в минуты бодрствования.

– М-да… Извиняюсь, – хмыкнул несколько смущенный Корсак. И почему-то поспешил заверить: – Вообще-то я никогда не храплю. И тем более не засыпаю в ванной, как сурок. Наверное, это от усталости.