раме? Оказавшись снова в Нью-Йорке, мы будем вне опасности. Когда потеря будет раскрыта, никому не придет в голову, что я имею к этому отношение. Какой-нибудь въедливый инспектор мог сам отыскать этот героин.
Конор пересекал двор, идя к навесу с ящиком в руках. Я наблюдала за ним. Нет, лучше ничего не говорить, сказала я себе. Уничтожить героин и ничего никому не говорить. И я так и не поняла, что заставило меня подняться и последовать за ним.
Когда я вошла под навес, он уже отделил от ящика сломанные планки.
— Перевозочная компания уже поработала тут, — сказал он мне. — Гвозди практически можно вынуть просто руками.
Мне надо было бы признаться в том, что я имею к этому отношение. И мне надо было бы понять, что мне будет трудно говорить ему неправду. А вместо этого я стала выдумывать цель своего прихода в мастерскую.
— Я пришла… поговорить с вами. Вы попросили нас уехать. Я думаю, вы должны знать… Мария и слышать не хочет об этом. Я не могу оставить ее здесь и уехать домой одна.
— А я не могу силой заставить вас сесть на самолет!
— Значит ли это, что мы… перешли вам дорогу? Из-за этого вы хотите, чтобы мы уехали?
Он снова бросил на меня изучающий взгляд. Он явно почувствовал странность моего поведения.
— Я знаю что-то очень важное, — заявила я.
Он покраснел, как всегда, когда волновался.
— Если бы… обстоятельства были другими, я ничего не желал бы так сильно, чтобы вы остались. Вы должны знать: вы — это единственная радость, что случилась со мной в жизни.
— Я уже вынимала эти картины, — решилась признаться я.
— А почему вы не сказали сразу? — спросил он.
— Я не знала, говорить вам или нет, потому что нашла кое-что.
Он так крепко сжимал рукоятку молотка, что костяшки пальцев побелели.
— Выпал кусочек планки рамы, — сказала я. — Я хотела приклеить его, но увидела, что он был уже когда-то приклеен.
И я с отчаянием увидела, как отвердели черты его лица.
— Там был героин, — продолжала я. — Четыре прозрачных длинных мешочка, которые были вставлены в отверстия.
Молчание затянулось.
— Вы положили их обратно?
— Нет. Они в моей комнате.
Его лицо покрылось такими жесткими складками, каких я до сих пор не видела. Он, сжимая в руках молоток, смотрел на ящик.
— Ну, ладно. Сначала я забью этот ящик.
Двигаясь автоматически, с опущенной головой, он отобрал подходящие планки из кучки запасного материала. Я думаю, что он вырезал их еще тогда, когда делал этот ящик. Несколькими точными ударами он прибил их на место.
— Вот и все, — сказал он почти без всякого выражения, прислонив ящик к стене. — Утром Эган отвезет его в почтовое отделение.
Его глаза смотрели печально. Он спросил меня:
— Вы говорили кому-нибудь об этом?
— Никому.
— Я хотел бы взглянуть на эти мешочки.
— Я схожу и принесу их.
— Будет лучше, если я поднимусь в вашу комнату с вами.
Длинные мешочки с героином были все еще в выдвижном ящике моего бюро, там, где я их оставила. Я была в таком смятении, что даже не припрятала их получше.
Я передала ему мешочки:
— Мне кажется, что это героин.
Он коротко кивнул, но ответил не сразу.
— А вы думали, что будете с ними делать?
— Первая моя мысль была уничтожить их.
— Позвольте мне взять это. Я сожгу их в печи.
Я вспомнила, как хотела получить от него это обещание в обмен на молчание, и еще раз убедилась, какая я наивная и непрактичная. Теперь я в его руках, так же как и он в моих.
Я не знаю, насколько точно мои мысли отражаются на лице, но, наверное, что-то можно было заметить. И он сухо спросил:
— Так вы доверяете мне уничтожить это? Если хотите, можете присутствовать.
— Нет, не хочу, но вы скажете мне, кто стоит за всем этим?
Он, подумав, ответил:
— Нет, не скажу и не
Я ответила с пересохшим ртом:
— Я никому не скажу.
— Теперь-то вы понимаете, почему должны забрать Марию и уехать отсюда как можно быстрее?
Но ведь он предупреждал меня гораздо раньше, когда я еще не натолкнулась на этот героин. Так, значит, он боялся, что именно это случится, и не хотел, чтобы я нашла наркотик? Он знал об этом! Это открытие свинцовой тяжестью легло на мое сердце. И я попыталась объяснить ему:
— Я никогда не уговорю Марию уехать, если только не расскажу ей все. И даже в этом случае она может не согласиться. Ее надо будет еще убедить, что в этом деле замешан Эган.
— Эган? — резко спросил он. — А как Эган связан со всем этим?
— Это Эган выбирал рамы.
— А я упаковывал их. И еще многие люди имели доступ к ним. Может быть, даже в мастерской столяра.
Я молча кивнула.
— Это не в стиле Эгана, — сказал он. — Вы его не знаете. Эган может заработать деньги гораздо легче.
Почему он так ревностно защищает Эгана?
— Так я забираю это, — сказал он отрывисто. — Спокойной ночи.
Он сунул мешочки в карман куртки и вышел. Едва за ним закрылась дверь, как я услышала его голос:
— Эган! Ты еще здесь?
— Я здесь, с Марией.
Их шаги затихли в направлении башенки. Так значит, Эган был все это время в комнате Марии. У нее и раньше горел свет. Он, наверное, не мог расслышать, о чем мы говорим, через толстые стены, — может быть, только приглушенные звуки голосов. Не встревожило ли его то, что Конор был в моей комнате? Но почему он должен беспокоиться об этом?
Нет, я совсем запуталась в этой тьме. Кто-то использует Конора, кто-то похожий на Лауру. Если она и Арман вместе завязаны в этом секретном деле переправки наркотиков, то кого, как не Конора, она легко могла бы привлечь к этому делу? Если он ее любит, как он может ей отказать?
Я подумала о Софи. Она намекала, что оба они, Конор и Эган, имеют гораздо больше денег, чем хотят показать, и ни один из них не должен в поте лица зарабатывать свой хлеб. Так она сказала. Она еще говорила о письмах из швейцарских банков.
И Мария что-то знала. Ее озабоченность объяснялась чем-то большим, чем разрезанные платья и пораненная рука. Она беспокоилась об Эгане. Она никогда не предаст его, так же как и я не способна передать Конора в руки властей.
