поспешил. Как видно, вовремя. Нельзя такой случай упустить.
— Не по Прави это, — сказал Гостомысл. — Договор у нас с Киевом. Лучше откупиться. Тронем Ингваря, вся Русь на нас навалится. Видно, Доля наша такая. Что ж теперь роптать?..
— А тебе, я смотрю, нравится в Полянском ярме ходить? — не унимался Твердило.
— А тебе в Ирий захотелось? — прикрикнул на него здоровенный огнищанин. — Чем шуметь попусту, лучше послушай, что Божий человек говорит.
Еще сильнее забурлило вече. Кто за то, чтоб против Ингваря выступить. Кто за то, чтоб откупиться да жить спокойно.
— Перебить всю русь надобно…
— А пупок не развяжется?..
— У Ингваря под рукой полчище, а у нас и народу-то ратного не осталось…
— Путята верно говорит: пока Ингварь с дружиной малой, его голыми руками взять можно…
— А полян с Перуном ихним по Славуте пустить…
— Они же крови нашей! Как и мы — Богумировы дети… — Гостомысл покраснел от натуги, перекрикивая толпу.
— Только в бабках у них не Жива, а Марена… — съязвил кто-то.
— Ты нам лучше скажи, — вновь подал голос Твердило, — как про ругу думаешь? Давать дань али нет?
— Отдадим! От нас не убудет! — махнул рукой ведун.
Тут совсем народ разошелся…
— У кого-то, может, подклети от добра ломятся, а я последний хрен зимой доедать буду…
— Работать надо было, а не порты по лавкам протирать…
— Ты смотри, какую ряху нажрал!..
— Боем бить их надо!..
— А вот я сейчас тебя боем…
— А если я тебя на кулак спробую!..
— Толкаться уж начали. — Ведун с тревогой посмотрел на князя. — Еще немного, и до драки дело дойдет…
— А что Нискинич молчит? Зря мы его, что ли, на щитах подымали? Князь он у нас или так, погулять вышел? — сказал старейшина.
Все уставились на отца, но он не проронил ни звука.
— Что молчишь, княже, али язык проглотил? — из толпы крикнул кто-то.
— Скажи, княже, — подал голос молчавший до сих пор Путята.
— Ждет народ слова твоего. — Ведун показал рукой на бурлящее вече.
— Княже, за тобой решение. — Твердило даже на ступеньку поднялся.
Долго отец стоял. Молча глядел на людей Даждьбоговых. Точно впервые увидел их.
Наконец он поднял руку, дождался, когда народ угомонится, вздохнул и подтолкнул меня вперед:
— Добрыня, помнишь сказку про волка и Велесово стадо? Ту, что бабушка тебе рассказывала?
— Помню, батюшка.
— Расскажи людям вольным.
— Что за сказка такая? — спросил Путята.
— О деле думать надо, а не сказки рассказывать. — Гостомысл укоризненно посмотрел на отца.
— Погоди, ведун, — вступился Твердило. — Тебя слышали. Дай других послушать. Говори, княжич.
— Говори, княжич, — эхом ответило вече.
Я растерялся от такого количества глаз, смотревших на меня. Но если отец просит, значит, надо ему. Выходит, не просто так он меня на Большое крыльцо вывел. С умыслом. Что ж, я начал:
— Подарил Велес людям говяжье[133] стадо. Лучшее стадо, с лучшим молоком. Лучшую сурицу из того молока бродили и в честь Треглава пили. Только повадился до того стада волк. Пастухи и призадумались. Как им волка отвадить? Вот один и говорит: «Надо корову забить да зверю жертву принести. Наестся он до отвала да в покое нас оставит». Так и сделали. Только волк жертву принял, а на следующую ночь снова к стаду пришел. Утром пастухи смотрят — еще корова зарезана. Стали они плакать да у Велеса защиты просить. Он услыхал их плач. Явился. «Что, — говорит, — плачете?» Так и так, пастухи отвечают. «Глупые вы, — сказал им Велес. — Разве можно от волка жертвой откупиться? Ему сколько ни дай — все мало. Волка не добрить, а убивать надо!» Сказал и ушел. Вот и вся сказка.
Несколько долгих мгновений над стогнем коростеньским висела тишина. А потом Твердило поклонился отцу и сказал тихо:
— Поднимай, князь, дружину…
Не так, как три лета назад, каган Киевский переправился через Ирпень. Открыто. Среди бела дня. Да и чего ему было опасаться? Как и мечтал он, Древлянская земля стала частью Руси. Ругу платила исправно. И не слышно было, чтоб князь Древлянский против него дурное замышлял.
Свенельдовы лазутчики докладывали, что не до смуты древлянам. Не до войны. Раны бы зализать да с полюдьем, наложенным на них, справиться. Вот и вся забота. Тихо сидит Мал в своем Коростене. Точно мышь.
Ступив на древлянский берег, Игорь спешить не стал. Велел шатры разбивать. Пусть дружина после дневного перехода отдохнет.
Сказал, чтобы отроки столы накрывали. А сам решил оглядеться.
Пустил в галоп любимого коня. Застоялся тот. Три года каган не покидал Киева.
Прошлой осенью из Царьграда послы приходили, чтобы старый договор о мире подтвердить. К царям ромейским[134] в гости звали. Забоялся чего-то. Не поехал. Людей своих послал. А сам в Киеве рядом с Ольгой остался.
Даже когда кривичи всполошились, не сам усмирять ходил. Свенельда послал. Тот недолго думая Смоленск пожег, смутьянов перебил. А затейщика смуты, волхва Кривю, велел на кол посадить. Чтоб другим неповадно было.
Вырос из Асмудова сына справный воин. Хитростью богат. С врагами безжалостен. С дружиной не скуп. Любила его русь разноплеменная. И побаивалась. Да и как не бояться, если воевода на расправу скор.
Прошлым летом, когда Смоленск брали, один из десятка вятских в капище Покровительницы Макоши серебряное блюдо фряжской работы умыкнул. Так велел Свенельд весь десяток по горло в землю закопать да поверх табун конский прогнал. Правильно сделал. Негоже дом Божий разорять. Не людское это дело. Если что, боги сами меж собой разберутся.
А добычи…
Не оскудела еще Русская земля. И рыбы полно, и зверя пушного, и жито щедро земля родит. На всех добычи хватит. Только уметь взять ее надо. Огнищане, что пчелы. Если им разор учинять, забирать мед без остатка, погибнет семья. А перед смертью своей может и тебя до смерти искусать. А если с умом, как бортники делают, так не одно лето те пчелы будут и мед, и воск, и пергу приносить.
Свенельд, тот взять умеет. Оттого и русь его всегда накормлена, напоена и в бой идет радуясь. Знает каждый ратник, что если себя окажет, то без благодара не останется. Кому мех, кому серебро, кому и золото. А кому и землицы из той, что от Игоря в дар получена. А к землице холопов. Не самому же ратнику обрабатывать. Не умеет, да и некогда. Ратнику свое дело справлять надо. Рус, он и есть рус. А холоп и есть холоп. Чей холоп? Русский.
И холопов на всю дружину хватит. И закупов, и рядовичей. А больше всего в полон взятых.
Свенельд что удумал. Чтоб холопов не в коренных землях оставлять, а по всей земле Русской расселять. Чтоб смешивать род с родом. Игорь сначала воспротивился. Дескать, не дело людей от своих отрывать. Как им требы справлять? Как богам своим поклоняться? Только Ольга ему разъяснила. Слабеют от такого роды. А слабый род против Игоря уже не поднимется. А как срок холопства закончится[135], так пусть к своим возвращаются. А кто возвращаться-то будет, если семьями да чадами обзаведутся? Да и кто их ждет на родине? Их земли давно уж огнищане меж собой поделили. Так и забудут кривичи, что кривичами были, а меря с северянами перемешается.
Умная у него жена. И любимая. Усладить его старается. Утешить всячески. Вон какого сына ему родила.