Нет. Не хочу…
Хочу — не хочу. Только совсем из сил выбился. Не могу больше. Пытаюсь, а не могу. Я уж и забыл, что только нынче с постели встал. Не до того как-то было. А вот теперь напомнилось.
Все…
Не успел…
Прости, Любава…
Вышла на меня медведица. Догнала. А я и не бегу уже никуда. К стволу спиной привалился. Думал, на сосну влезть — не смог…
Все вокруг плывет…
И бор, и земля, и зверь…
Она тоже остановилась. Втянула ноздрями воздух. Заворчала недовольно. А потом рыкнула зло. На задние лапы поднялась и на меня поперла.
Я сразу про мать, про отца, про Любаву, про бабулю вспомнил…
Как мне бабушка сказки рассказывала. О Белобоге. О Роде. О Свароге-Создателе. Она меня так учила:
— Коли помирать придется, так помирай достойно. Чтоб в светлом Ирии тебя Даждьбог от других отличить смог. Чтобы не в Явь обратно отослал, а в Сварге с собой оставил…[50]
«Вот и помрем достойно», — сказал я себе.
А подруга мудрого Велеса[51] ко мне все ближе и ближе. С клыков слюна бежит. Нижнюю губу оттопырила. Ревет…
Только подумалось мне, что на этот раз, как тогда, на первом гоне, с волком, у меня не будет. Не хочу больше позора…
Эх, помирать — так весело!
Собрал я остаток сил в кулак. Оторвался от соснового ствола. Руки растопырил да как заору в ответ. Не ожидала она, видать, от дичи прыти такой.
Остановилась озадаченно. Реванула.
А я опять заорал. Заорал так, что сам удивился. Со всей мочи. Со всей дури.
Стоим супротив друг друга. Орем. То я, то она. Веселая у меня смертушка получается. Да, видать, Марена где-то в другом месте задержалась. Или не нашла меня. Или в дороге заплутала. Только не смертный день у меня ныне. Поживем еще. Помучаемся.
Замолчала вдруг медведица. Опустилась на четыре лапы. Да в бор прочь побежала. Точно вспомнила, что медвежат без присмотра оставила. Затрещало ветвями и стихло все. Один я остался.
Тут и силы меня оставили…
Чую — лицо мне кто-то лижет.
«Уж не медведица ли воротилась? — Мысль меня в себя вернула. — Или какой другой зверь на дармовщинку попировать мной захотел?»
Дернулся я. Дескать, живой еще. Гукнул. Отпугнул. Получилось.
Отскочил зверь. Да залаял.
Собака…
Гавча…
Значит, рядом схорон. И Берисава недалеко.
— Гавча, — прохрипел я, — родненькая. Веди меня к хозяйке…
А сам за ошейник рукой уцепился…
— Что ж ты, княжич, так себя надорвал? — корила меня Берисава.
Сняла она с меня рубище, кровью да грязью заляпанное. Тело тряпицей мокрой отерла. Дав чистое переодела. Видать, схорон основательно готовили. Землянка просторная. С очагом каменным. С запасами.
Она меня пестует, а я ей все как заведенный:
— К Любаве тебе надобно.
— Успеется, — она спокойно в ответ.
Точно забыла, как меня встретила. Как в ноги кинулась.
— Что там? — причитает. — Что с дочерью? Что с Микулой? — тревожится.
— Живы они, — отвечаю. — Только Любава в беспамятстве.
А самого бьет мелкая дрожь. От натуги колотит. Ну да это ничего. Добрался же. Остальное не важно.
— Я же знала, что гости будут. — Берисава налила из корчаги молока. — С утра в дом воробей залетел. Примета верная. Только думала, за тобой приедут. А видишь, как повернулось.
— Я тоже своих ждал. Пора бы уж домой.
— Ты здесь побудешь до утра, — сказала она мне, молока парного подала, хлеба кус.
— Нет, — жую, а сам головой мотаю. — Я с тобой пойду.
— Куда тебе?
— Не останусь я. Там медведица с медвежатами. Растревоженная она. Злющая. А я знаю, где она. Мимо проведу. Без меня как ты потемну пойдешь?
— Это ж Топтыга, — улыбнулась она. — У нее пестун да двое маленьких?
— А ты почем знаешь?
— Так я ее с медвежонка знаю. Ее Микула лет пять назад притащил. Она человека не тронет.
— Человека не тронет, а коня моего порвала. И меня чуть не закатала, — вспомнил я оскаленную медвежью пасть и поежился.
— Видать, ты ее вправду пугнул.
— Выходит, что я от ручной медведицы бежал?
— Выходит, так. Только ты же не знал, что Топтыга приваженная. — Она поправила рукой волосы, перевязала платок потуже и посмотрела на меня. — Ладно. Пора мне, а ты лежи.
— Нет, тетка Берисава, — сказал я упрямо, вставая с лежака. — Все одно с тобой пойду.
— Что ж с тобой поделать? — залила она огонь в очаге.
Я проспал до вечера…
— Княжич, — слышу, зовет кто-то. — Княжич! А я понять не могу, то ли сон это продолжается, то ли Явь уже…
— Княжич!..
— Кто это?
— Это я, Микула. Тут и проснулся я.
— А Любава где?
