что НИКТО и НИЧЕМ помочь тебе не может?
– Сейчас я тебя, – в тихом бешенстве пообещал я ненавистному насекомому.
Посмотрел правым глазом на россыпь препаратов, в одном из которых, возможно, заключалось спасение.
И выпил таблетку из коробочки золотистого цвета, а саму коробочку положил в карман халата. Выключил настольную лампу. Откинулся в кресле. Закрыл глаза. Боль стала постепенно стихать, я погрузился в полудрему, а прыгающие в глазах мухи стали медленно вытягиваться в качающиеся черные тени, протянувшиеся от камней и маленьких, с тарелку, кратеров.
Я шел по Луне.
Я ШЕЛ ПО ЛУНЕ!
Это даже нельзя назвать ходьбой, это нечто среднее между чудесным полетом и медленным движением водолаза по дну. Шаги-прыжки, в призрачном, сонном, беззвучном мире. Беззвучном? Я прислушался.
Нет, звук все же был. Но не шагов. Тихое ворчание системы охлаждения скафандра, вздохи клапанов подачи воздуха. И в том мире мои ноги не двигались. Там, на Луне, шел кто-то другой, я лишь смотрел его глазами и слышал его ушами.
Невероятная картина затолкала боль куда-то в дальний угол сознания. Я открыл глаза и улыбнулся. Наш старенький холодильник монотонно урчал в своем углу; «вздохи» оказались просто звуками, издаваемыми водопроводом.
Боль отдавалась последними угасающими пульсациями. Я сидел в темноте и думал. Я думал об экспедиции, которая три года назад отправилась к «чистому» кратеру и там погибла. Что случилось, никто не знает. И теперь уже не узнает. Ясно одно: экспедицию погубил «человеческий фактор». Записи телеметрии однозначно показали: аппаратура работала исправно до конца.
Боль, наконец, стихла, я поднялся в спальню и осторожно, чтобы не разбудить Тину, забрался под одеяло. Приступ мигрени вымотал меня, и, как бывает при сильной усталости, я не мог уснуть еще какое-то время.
Беспощадный будильник ударил по мозгам, отпустив на сон, казалось, минут пять. Я закрыл голову одеялом.
– Барни… – Тина гладила меня по плечу. – Барни, ты как?
– Сейчас. Встаю.
Тяжело работать, если полночи не спал. Хорошо, что дежурство выпало без происшествий; все подопечные спутники работали штатно, и даже связь с нашими плавучими базами, зависимая от капризов океанской погоды, ни разу не подвела.
У меня не выходила из головы ночная «прогулка» по Луне. Призрачные медленные шаги-прыжки ночью, вкупе с уходящей болью казались настолько притягательными , что хотелось испытать их вновь…
Наконец долгий день закончился. Пришел на ночное дежурство старина Вэн. Когда я передавал ему смену, заметил, что он был хмур – а это на него не похоже. И белок его правого глаза был весь в мелких красных прожилках.
– Что с тобой, Вэн?
– Ничего, – буркнул он, – голова полдня болела. Не поспал толком.
– Во! А у меня то же самое ночью! Может, шефу сказать? Вызовет кого-нибудь на замену.
– Еще чего! – Вэн сверкнул глазами. – Отдежурю, не впервой.
– Как знаешь…
– Я все перерыла, – сказала Тина, – весь дом. И не нашла. Смотри в машине. Больше быть им негде.
После недолгих поисков рецепты нашлись.
– Вот, смотри, – сказала Тина, – Это наши лекарства. Ну, те, что были. Я их кладу в жестянку. А вот эти – твои. Кладу в аптечку.
– Ты купила аптечку? Умница…
– Ага… Вот эти капсулы – может, выбросить?
– Нет, нет, оставь… мало ли что…
– Ты же говорил, что от них мухи.
– Они хоть и плохо, но помогают.
Я уже решил, что не буду ночью пробовать лекарства по одному, как советовал врач; золотистой коробочки на столе не было, значит, она по-прежнему в кармане халата.
– Я не нашла таблетки вот к этому рецепту, – сказала Тина.
– Они у меня в халате, – я обнял жену за талию.
Жук заворочался в час ночи. Он милосердно позволил мне встать, спуститься вниз и сесть на диван. Я успел до начала пытки принять две капсулы и таблетку. Своими раскаленными жвалами жук схватил нежное нервное окончание. Четверть часа я молча корчился, прижав обе ладони к распухшему левому глазу. Жук играл со мной в жестокую игру: он точно знал предел моего терпения. Когда боль достигла апогея, он чуть- чуть ослабил хватку. В глазах запрыгали долгожданные черные мушки, а боль стала понемногу стихать.
И я поплыл над Луной. Фантастические шаги-прыжки, качающаяся панорама лунного ландшафта, видимая сквозь двойное стекло скафандра, были приятны, как приятна сбывшаяся во сне детская мечта о полете.
Шел тот, другой, а я, сидя у него в голове, смотрел на лунный мир его глазами. Впереди виднелась короткая гряда невысоких холмов.
«Кратер», – догадался я.
Мой астронавт направлялся туда. И вдруг я услышал искаженный аппаратурой голос:
– Джо, не спеши. За тобой не угнаться.
«Джо?»
Астронавт неуклюже повернулся. Я увидел спускаемый аппарат и человека в скафандре. От них тянулись резкие черные тени.
Я вновь услышал голос, уже другой:
– Поторопись, Генри! Пришельцы ждут!
Что? Джо и Генри? Джо Эмерсон и Генри Уоллс?
На борту лунного модуля надпись красными буквами: «Кондор».
Это они. Погибшая три года назад лунная экспедиция.
Астронавты расставляли приборы, соединяли их кабелями с центральным блоком, а его – с кораблем. Собирали образцы. Бурили маленькую скважину ручным буром. Генри зацепился ногой за кабель, и я видел, как он неуклюже пытается восстановить равновесие.
Боль уходила. Вместе с ней уходило волшебное видение. Лунные тени превратились в черных мушек; те незаметно исчезли.
Вздохи клапанов скафандра все больше стали походить на звуки водопроводных труб, а шум системы охлаждения – на кошачье урчание старого холодильника. Я отнял, наконец, руки от лица. Они подрагивали от слабости. Во рту пересохло. Жутко не хотелось вставать. Я посидел еще несколько минут, потом поднялся; стараясь не шуметь, достал коробку апельсинового сока. Холодильник приветливо урчал. После нескольких глотков стало легче, и я пошел наверх, в спальню.
Тина не спала.
– Ты как?
– Ничего. Прошло.
– Лекарства пил?
– Ага.
– Помогло?
