– Но, так или иначе, – сказал он, – надо что-то сделать, чтобы это не повторилось. Не выгляди он таким дохлым, можно бы просто вздуть его.
Сомс покачал головой.
– Оскорбление действием, к тому же его, вероятно, уже нет в Англии.
– Нет, я по пути сюда справился в его клубе – он в городе.
– Ты его видел?
– Нет, я хотел сначала повидать вас.
Невольно польщенный. Сомс иронически заметил:
– Может быть, у него есть, как говорится, другое, лучшее 'я'?
– Честное слово, дядя Сомс, это гениальная мысль!
Сомс покачал головой.
– Впрочем, по лицу этого не скажешь.
– Не знаю, – сказал Вэл, – он как-никак из хорошей семьи,
– Это сейчас ничего не значит. А кстати, пока я не забыл: помнишь ты этого молодого человека, Баттерфилда, в связи с элдерсоновским скандалом? Нет, конечно, не помнишь. Так вот, я хочу взять его из издательства, где он работает, и поставить под начало старого Грэдмена, чтобы он ознакомился с делами по управлению имуществом твоей матери и других членов нашей семьи. Старый Грэдмен тянет из последних, и этот человек сможет со временем сменить его – работа постоянная, и получать будет больше, чем теперь Я могу на него положиться, а это, по нашим временам, важно. Я хотел, чтобы ты знал об этом.
– Тоже гениальная мысль, дядя Сомс. Но вернемся к первой: вы могли бы повидать Стэйнфорда и выяснить это дело?
– Почему именно я должен этим заниматься?
– Ваш авторитет не сравнить с моим.
– Гм! Как посмотришь, всегда неприятные дела достаются мне. Но, пожалуй, и правда лучше мне с ним поговорить, чем тебе.
Вэл широко улыбнулся.
– Я вздохну свободнее, если вы за это возьметесь.
– А я нет, – сказал Сомс. – Надо полагать, кассир в банке не напутал?
– Кто спутает Стэйнфорда с другим?
– Никто, – сказал Сомс. – Итак, если ты не хочешь подавать в суд, предоставь это дело мне.
Вэл ушел, а он задумался. Вот он до сих пор держит в руках дела всей семьи; интересно, что они будут делать, когда его не станет. Этот Баттерфилд, может, и гениальная мысль, но как знать, – впрочем, он ему необычайно предан, глаза у него, как у собаки! Надо заняться этим теперь же, пока старый Грэдмен не свалился. И нужно подарить старому Грэдмену какую-нибудь серебряную вещь, именную, пока он еще в состоянии оценить ее; а то обычно такие подарки получают, когда умрут или успеют выжить из ума. И еще: Баттерфилд знаком с Майклом – а значит, внимательно отнесется к делам Флер. Но как же быть с этим проклятым Стэйнфордом? Как взяться за это дело? Лучше попробовать пригласить его сюда, чем идти к нему в клуб. Раз у него хватило наглости остаться в Англии после такого бессовестного поступка, значит хватит наглости прийти и сюда – посмотреть, нельзя ли еще что сорвать. И Сомс, кисло улыбаясь, пошел к телефону.
– Мистер Стэйнфорд в клубе? Попросите его зайти на Грин-стрит, к мистеру Форсайту.
Убедившись, что в комнате нет ни одной ценной безделушки, он уселся в столовой и вызвал Смизер.
– Я жду этого мистера Стэйнфорда, Смизер. Если я позвоню, пока он будет здесь, бегите на улицу и зовите полисмена. – И добавил, заметив выражение ее лица: – Может быть, ничего и не случится, но как знать.
– Опасности нет, мистер Сомс?
– Ну разумеется, Смизер. Просто я могу найти нужным, чтобы его арестовали.
– Вы думаете, он опять что-нибудь унесет, сэр?
Сомс улыбнулся и движением руки указал, что все прибрано.
– Скорее всего он и не придет, а если придет, проводите его сюда.
Когда Смизер вышла, он уселся против часов – голландской работы, и такие тяжелые, что унести их невозможно; их «откопал» в свое время Джемс, они звонили каждые четверть часа, а на циферблате были луна и звезды. Теперь, перед третьей встречей. Сомс уже не так бодрился; два раза этот тип сумел выпутаться и, поскольку Вэл не хочет обращаться в суд, выпутается, очевидно, и в третий. И все же было что-то притягательное в перспективе сразиться с этим «пропащим» и что-то в самом человеке, заставлявшее воспринимать его чуть ли не в романтическом плане. Словно в образе этого томного мошенника еще раз явились ему излюбленный лозунг времен его молодости «скрывать всякое чувство» и вся светскость, присущая дому на Парк-Лейн с легкой руки его матери Эмили. И, наверно, этот тип не явится!
– Мистер Стэйнфорд, сэр.
Когда Смизер, вся красная от волнения, удалилась.
Сомс не сразу нашелся, с чего начать; лицо у Стэйнфорда было как пергаментное, точно он вышел из могилы. Наконец Сомс сказал: