Уонсдон. Когда-то мать сказала ему: «Никогда не лги, Джон, лицо тебя все равно выдаст». И теперь, хоть он и не сказал Энн, ее глаза, всюду следовавшие за ним, заметили, что он что-то от нее скрывает. Простуда ее вылилась в бронхит, так что она еще не выходила из своей комнаты, и безделье плохо действовало ей на нервы. Сейчас же после обеда Джон опять пошел наверх и стал ей читать вслух. Он читал «Худшее в мире путешествие», а она лежала на боку, подперев рукой лицо, и смотрела на него. Дым топящегося камина, запах ароматических лекарств, монотонное гудение собственного голоса, повествующего о похождениях яйца пингвина, – все усыпляло его, и наконец книга выпала у него из рук.

– Поспи, Джон, ты устал.

Джон откинулся на стуле, но не уснул. Он твердо знал, что у этой девочки, его жены, есть выдержка. Она умела молчать, когда ей было больно. Наблюдая за ней, он видел: она поняла, что находится в опасности, и теперь – так ему казалось – выжидала. Энн всегда знала, чего хочет. Ей присуща была настойчивость, не усложненная, как у Флер, современными веяниями; и решимость у нее была. Юные годы на родине, в Южной Каролине, она прожила просто и самостоятельно; и, не в пример большинству американских девушек, не слишком весело. Ее больно поразило, что не она была его первой любовью и что его первая любовь до сих пор его любит: это он знал. Она с самого начала не скрыла, что тревожится, но теперь, по-видимому, заняла выжидательную позицию. И еще Джон не мог не знать, что, несмотря на два года брака, она и теперь сильно в него влюблена. Он слышал, что девушки-американки редко знают человека, за которого выходят замуж, но порой ему казалось, что Энн знает его лучше, чем он сам. Если так, что она знает? Что он такое? Он хочет с пользой прожить свою жизнь; он хочет быть честным и добрым. Но, может, он все только хочет? Может, он обманщик? Не то, чем она его считает? Мысли были душные и тяжелые, как воздух в комнате. Что толку думать! Лучше и правда поспать! Он проснулся со словами:

– Алло! Я храпел?

– Нет, но вздрагивал во сне, как собака.

Джон встал и подошел к окну.

– Мне что-то снилось. Хороший вечер. Лучшее время года – сентябрь, если погода ясная.

– Да, я люблю осень. Твоя мама скоро приедет?

– Не раньше, чем мы устроимся. Она, по-моему, считает, что нам без нее лучше.

– Маме всегда, наверно, кажется, что она de trop, когда на самом деле этого нет.

– Лучше так, чем наоборот.

– Да. Не знаю, смогла бы я тоже так?

Джон обернулся. Она сидела в постели, смотрела прямо перед собой, хмурилась. Он подошел и поцеловал ее.

– Не раскрывайся, родная! – и натянул одеяло.

Она откинулась на подушку, смотрела на него – и опять он спросил себя, что она видит...

На следующий день Джун встретила его словами:

– Так Флер была здесь вчера и подвезла тебя? Я ей сегодня сказала свое мнение на этот счет.

– Какое же мнение? – спросил Джон.

– Что нельзя начинать все снова-здорова. Она избалована, ей нельзя доверять.

Он сердито повел глазами.

– Оставь, пожалуйста, Флер в покое.

– Я всегда всех оставляю в покое, – сказала Джун, – но я у себя дома и должна была сказать, что думаю.

– Тогда мне лучше прекратить сеансы.

– Нет, Джон, не глупи. Сеансов прекращать нельзя ни тебе, ни ей. Харолд вконец расстроится.

– А не его, Харолда!

Джун взяла его за отворот пиджака.

– Я совсем не то хотела сказать. Портреты получатся изумительные. Я только хотела сказать, что вам не надо здесь встречаться.

– Ты сказала это Флер?

– Да.

Джон рассмеялся, и смех его прозвучал жестко.

– Мы не дети, Джун.

– Ты Энн сказал?

– Нет.

– Вот видишь!

– Что?

Лицо у него стало упрямое и злое.

– Ты очень похож на своего отца и деда, Джон, – они терпеть не могли, когда им что-нибудь говорили.

– А ты?