Сенчяков громко размахивал руками, и слова его были бы уместны на коммунистическом митинге, но здесь, в палате раненого миллионера, перед аудиторией из трех замов и одного мэра, они звучали немного странно.

В палате было душно от такого количества народа, врач в отчаянии метался у двери. Денис понял, что ничего умного от такого совещания не выйдет (что можно сказать при заме, то нельзя при мэре, что можно при мэре, то нельзя при вице-губернаторе), и тихонько шмыгнул обратно к врачу.

— Выгоните их всех по медицинским показателям, — сказал Денис, — особенно того, старого, в дрянном костюме.

Спустя полминуты всех вышибли вон, и Сенчяков продолжил свою речь уже в коридоре.

В палате остались трое: Ирина, Федякин (зам по финансам) и сам Черяга.

Извольский долго молчал, потом шевельнул ртом:

— Упустил?

— Да, — сказал Черяга, — я…

— Не надо. Алешкин рассказывал. На Басманную через двадцать минут, как вы уехали, пять иномарок прикатило. Две с эфэсбешниками, остальные банковские. Алешкин с другой стороны въехал, чуть до стрельбы дело не дошло. Ты правильно сделал, что слинял.

Противу обыкновения, директор не ругал Черягу.

— Ладно, — сказал Извольский. — Выпутаемся. Реестр закрыт, записей о продаже пакета там нет… Арбатов звонил.

Денис высоко поднял брови. Арбатов был глава банка «Ивеко».

— Предлагал обсудить сложившуюся ситуацию, — уточнил Извольский.

— Я ему обсужу, — вскипел сбоку зам по финансам, матерый пятидесятилетний мужик, приглупова-тый, как сенбернар, и столь же преданный Извольскому. — Я ему…

— В банк пойдет Денис, — сказал Извольский. Черяга встепенулся.

— Слава, — сказал он, — я не финансист…

— В банк пойдешь ты, — повторил Извольский, — всеми московскими делами будешь заведовать ты. А Мишка пусть занимается комбинатом. Ты уж меня извини, Миша, но Денис драться умеет, а ты человек неворчливый.

— Я во всех этих акционерных делах не рублю, — повторил Денис.

— Ас тебя и не спрашивают. Будешь повторять, что я сказал. Хватит. Напороли, блин, косяков, пока я в койке валяюсь… Иди, Денис. Мне на утку надо, не хватало еще при замах этим заниматься.

Денис с Михаилом Федяковым вышли из палаты. Черяга заметил, что Ирина осталась.

В коридоре было шумно и людно, все гости Извольского спешили поклясться в верности ахтарскому хану. Раскрасневшийся Сенчяков, с горящими глазами, проповедовал случившимся рядом:

— Это не что иное, как атака прогнившего си-онисткого режима на лучший российский завод! Цель «Ивеко» — загубить конкурентов западных производителей! Губернатор Дубнов правильно сказал: мы не допустим, чтобы костлявая рука Москвы взяла за горло наших рабочих!

В своем дешевом сюртучке Сенчяков необычайно напоминал пенсионера, второй месяц не получавшего причитающихся ему денег. Аудитория его состояла из пятерых ахтарских собровцев, с деланным безразличием пяливших на оратора чугунные морды, парочки московских ментов и зама губернатора. В углу с явным интересом директора слушал приблудившийся долголаптевский бычок, не покинувший больницу то ли от страха, то ли от усердия.

— А что, верно, — сказал бычок. — Вломить им, сионистам, по полной программе.

Зам губернатора Трепко подхватил Дениса и ловко отвел в сторону.

— Я не совсем понимаю ситуацию, — зашептал он, — если эти акции у Неклясова, то он еще может передать их банку?

— Сделка недействительна, — с каменной рожей сказал Черяга.

— Но он попытается это сделать?

— Сто против одного, это уже сделано.

— Но ведь реестр заблокирован.

— Он передаст банку не акции комбината. А акции подставных компаний, которым, по его мнению, принадлежит АМК. Это не имеет значения, мы все равно аннулируем сделку.

Зам губернатора обиженно засопел носом. «Интересно, сколько вас сейчас перекинется на сторону банка», — подумал Черяга. До сих пор банк наверняка не рисковал проповедовать в стане врагов, дабы не насторожить директора. А сейчас они включат передатчик на полную мощность.

В холле Черяга напоролся на доктора.

— Господин Черяга?

— Да.

— Это вы привозили Михаила Макарова? Денис совсем забыл об охраннике, раненном, когда он взял обманом представительство собственного комбината.

— Что с ним?

— Сожалеем — он умер. Потолок как бы присел.