– Она дважды была чемпионкой Олимпийских игр по плаванию. Я пригласил ее в свою первую водную феерию, сделал из нее звезду, а потом женился на ней… Боже, какую ошибку я совершил! У нас был ужасный брак, к тому же она оставила плавание, так что я проиграл дважды.

– И сколько это длилось?

– Мой брак с Кэсси? Не помню. Кажется, полгода. – У него на лице появилось мечтательно выражение. – Какое у нее было тело! – Он улыбнулся Фелисии. – У тебя не хуже.

– Спасибо, Марти. Хотя, боюсь, я вовсе не отношусь к типу олимпийских чемпионок.

– Поверь моему слову, Лисия: у тебя прекрасная фигура, а уж я-то в этом знаю толк.

Прошло много лет с тех пор, как ее фигурой и лицом откровенно восхищались. Перед войной бульварная пресса называла ее «Девушкой с глазами стоимостью миллион фунтов», и все потому, что продюсер одного фильма в целях рекламы застраховал их у «Лондонского Ллойда»[120] на эту сумму, но фактически впервые слава пришла к ней, когда она в возрасте двадцати лет появилась на страницах «Вог»[121] в чертовски сексуальном черном вечернем платье от Молинье, которое так облегало ее тело, что казалось нарисованным на нем. О ее фигуре с тонкой талией, длинными стройными ногами, безупречной грудью и лебединой шеей заговорил весь Лондон, и именно эта фотография вместе с рекомендациями Филипа Чагрина помогла ей получить первую роль.

Это было очень давно – так давно, что она уже перестала об этом вспоминать, – но годы нисколько не испортили ее фигуру, даже если только она одна и замечала это.

– Верю тебе на слово, Калибан. Я думаю, мне вообще нечего стыдиться.

– Я скажу, что тебе нужно, Лисия, детка. Во-первых, свою собственную пьесу. Ты должна доказать самой себе, что ты можешь играть без Робби.

– Конечно, могу! – сердито бросила она. – Это все знают.

– Так ли? Когда ты в последний раз пыталась это сделать? В 1939 году, верно? И ты получила «Оскара», что гораздо важнее, чем все, что сделал он. Но это было кино, Лисия. Тебе нужна своя пьеса, и если ты предоставишь это дело мне, я найду тебе ее. У меня есть люди, которые постоянно читают разные сценарии.

– Может быть, ты прав.

– Никаких «может быть». Ты должна сделать на это ставку. Не подрывай свой авторитет. Ты должна думать о своей собственной репутации.

В последнее время эта мысль часто приходила ей в голову. Почему ей обязательно надо привязывать себя к Робби и ограничиваться пьесами, в которых они могли бы оба играть равные по значимости роли? И к чему настаивать на этом, когда совершенно очевидно, что Робби становится раздражительным и недовольным оттого, что он должен связывать свою карьеру с ее?

– Я подумаю об этом, Марти, – пообещала она. – Что еще мне нужно?

Он положил сигару в пепельницу, подошел к Фелисии и обнял ее.

– Я.

Настал момент, когда она должна была уйти, и она это знала, как заранее знала, что произойдет, если она придет к нему с картиной. Она старалась ничего не загадывать наперед – просто позволила событиям развиваться шаг за шагом и не задумывалась о том, что будет дальше, всякий раз убеждая себя, что она не делает ничего предосудительного. Сейчас она попыталась высвободиться, но Марти без усилий держал ее одной рукой, крепко прижимая к себе. Другой рукой он взял ее за подбородок и заставил поднять голову. Потом он поцеловал ее так, что у нее перехватило дыхание.

Фелисия начала вырываться, стараясь изо всей силы пнуть его, но он не ослабил своей хватки. Она не могла открыть рот, потому что он пытался просунуть язык между ее сжатыми губами.

– Я откушу его! – пригрозила она. Марти усмехнулся.

– Не сомневаюсь! Послушай, расслабься, Лисия! Ты же хочешь этого, так же, как и я.

Она яростно замотала головой. Ей удалось высвободить одну руку, и с близкого расстояния она ударила его по щеке, оставив на ней пару глубоких царапин.

На сей раз он не засмеялся.

– Ах ты дрянь, – спокойно сказал он без всяких признаков гнева в голосе. Продолжая одной рукой прижимать Фелисию к себе, он отпустил ее подбородок и, размахнувшись, ударил ее по щеке с такой силой, что она вскрикнула от неожиданности. Боль была такой острой, будто ее ударили кнутом. Она почувствовала, как у нее застучали зубы и глаза наполнились слезами.

– Подонок! – вырвалось у нее.

– Конечно, – сказал он и, подняв руку, ударил ее снова и на этот раз еще сильнее. Голова Фелисии дернулась; на мгновение ей показалось, что у нее сломана шея. Не успела она повернуть голову, чтобы проверить, как Марти поднял ее на руки и понес к дивану, не обращая внимания на удары и пинки, которые она обрушила на него, бросил ее на подушки и навалился сверху.

Закрыв глаза, Фелисия тяжело дышала, чувствуя, как тело Марти давит на нее. Его тело было крепким, мускулистым, неподатливым. Где-то до дороге к дивану Фелисия потеряла свои туфли, так что ее пинки уже не могли причинить Куику никакого вреда. Она перестала вырываться, вспотев от напряжения. Потом совершенно неожиданно, когда она открыла глаза и увидела его лицо совсем близко, она ощутила жар совсем иного рода. Щеки ее по-прежнему горели, в спине и в ногах она чувствовала боль, но она узнала возбуждение, которое испытывала много лет назад с Гарри Лайлом. Теперь, как и тогда, физическая боль и напряжение борьбы как бы освобождали ее от чувства вины. Что бы сейчас ни случилось, в этом не было ее вины: он заставил ее силой.

– Ты испортишь мне платье, – спокойно сказала она. – И я думаю, тебе тоже не плохо бы раздеться.

Куик осторожно поднялся, опасаясь подвоха с ее стороны, но потом понял, что победил.