– Но ты же меня знаешь, Лисия. Я добьюсь своего. Должен добиться. – Он помедлил немного. – Поговори с ним.

Фелисия была поражена. Марти просит? Почему? – недоумевала она.

– Я не могу, – сказала она. – Он не согласится. А я не буду в этом участвовать, если он не согласится. К тому же я не хочу ничего делать вместе с Рэнди. Вот какие дела, дорогой. Извини.

Куик кивнул, но она видела, что этот ответ его не удовлетворил.

– Ты слишком сурова к Рэнди, Лисия, детка, – сказал он. – Если бы взгляд мог убивать, он давно был бы мертв после той улыбки, которой ты его одарила, когда он вошел. Расслабься. Вы ведь когда-то были друзьями.

Она покачала головой. Она не винила одного Рэнди в том, что произошло между ним и Робби, но она и не простила его, и чем меньше она будет его видеть – и что особенно важно, чем меньше его будет видеть Робби – тем больше радости это ей доставит.

– А как мы будем резать торт? – спросила она Куика.

Он хлопнул себя рукой по лбу.

– Черт! Я чувствовал, что я что-то забыл. Разве нельзя воспользоваться обычным хлебным ножом?

– Не волнуйся. Я знаю, что надо взять.

Она подошла к письменному столу, выдвинула ящик и, достав кинжал, подняла его сверкающий клинок к свету. Марти испуганно отпрянул от неожиданности, и в его глазах мелькнул неподдельный страх – она впервые видела его испуганным, а Филип Чагрин посмотрел на нее совсем с другим выражением – она даже издали видела, как исказилось от боли его лицо.

Несколько мгновений Фелисия стояла неподвижно, озадаченная увиденным. Она не заметила, как вынула кинжал из ножен. Действие, совершенное машинально, от которого луч света упал на обоюдоострое лезвие, застало ее врасплох. Она вновь ощутила странное жжение, будто схватилась за горячую кочергу.

Внезапно до нее дошло, что смущение Филипа и страх Марти не были наигранными. Она пожалела, что достала эту проклятую вещь, но было уже поздно.

– Робби, дорогой! – позвала она, и он, улыбаясь, повернулся к ней. Тут же улыбка исчезла с его лица, и глаза стали как черные точки, что было красноречивым свидетельством его гнева. Для Робби всегда существовали определенные вещи, к которым он относился очень серьезно, и шекспировский кинжал, как она знала, был в их числе.

– Какая прекрасная мысль, дорогая! – сказал он и, решительно забрав кинжал у нее из рук, провел пальцем по его лезвию, будто хотел убедиться, что она его не повредила, и поднял его вверх. В комнате было не более двух десятков человек, которые знали, что это за предмет; они все принадлежали к театральным кругам, но для них этот кинжал в руках Роберта Вейна был большей новостью, чем его женитьба. До Фелисии слишком поздно дошло, что Робби, возможно, хотел, чтобы это было их с Филипом секретом.

Марти Куик прошипел ей в ухо.

– Давай кончать эту комедию!

Робби улыбаясь, хотя и несколько натянуто, сказал:

– Этот кинжал, когда-то подаренный Шекспиром своему другу и знаменитому актеру Ричарду Бербеджу, передаваемый из рук в руки в течение трех столетий, – он чуть заметно пожал плечами, как будто хотел показать Филипу, что во всем этом нет его вины, – никогда не использовался по такому назначению!

Он взял руку Фелисии, положил ее поверх своей и воткнул кинжал в торт Марти Куика с такой силой, что чуть не проткнул поднос, потом неуклюже отрезав от него кусок, положил его на тарелку. Оставив кинжал, Робби обнял Фелисию и поцеловал в щеку, чтобы фотографы могли запечатлеть этот момент.

– Филип никогда мне этого не простит, – шепнул он.

– Я не хотела… – Ее извинение не было произнесено до конца, потому что гости сгрудились вокруг них, стали жать Робби руку и обнимать Фелисию, а некоторые даже плакали – включая Рэнди. Филип нежно поцеловал ее в щеку; Гиллам Пентекост, возвышаясь над ней, долго не мог решить, следует ли ему поцеловать ее или нет, но в конце концов ограничился вялым рукопожатием, и наконец, последний, кто собрался поцеловать ее, обнял ее так крепко, что ей стало трудно дышать. Одной рукой он держал ее за шею, чтобы она не могла отстраниться, другой несколько раз провел по ее спине, опускаясь чуть ниже, чем допускали приличия. Фелисия закрыла глаза, но запах дорогого одеколона и сигар был таким знакомым, что этого человека невозможно было ни с кем спутать.

– Целовать невест других мужчин гораздо приятнее, чем свою собственную, – прорычал Марти Куик. – И дешевле. Как насчет обеда с невестой на будущей неделе? В «Клариджезе»?

– Если только по твоим карточкам.

– Заметано. – Он наклонился к самому ее уху. – Если хочешь знать, ты – женщина, которой Робби явно не заслуживает. Ему просто крупно повезло. – Он подмигнул. – Надеюсь, он об этом знает.