взял ее руки в свои и привлек ее к себе.
Его темно-синие глаза, которые так часто были холодны как ляпис-лазурь, сейчас были теплыми как Средиземное море в безветренный летний день. Он приподнял ее и осторожно закружил, остановившись, когда они оказались боком к публике. Когда он наклонился, чтобы поцеловать ее, она откинулась назад, будто они танцевали танго.
Искра охватившего их чувства была так сильна, что со стороны кулис раздался восторженный свист, потом резкий пронзительный голос Пентекоста произнес: «Черт!», а за ним последовали громкие аплодисменты Тоби.
Фелисии показалось, что она вновь играет Офелию, а Робби Гамлета в их первом совместном спектакле, когда они были страстными любовниками на сцене и в жизни. И она ждала, что сейчас он скажет, как тогда: «Я люблю тебя», перед тем, они перейдут к следующей сцене.
Но вместо этого Робби просто выпустил ее из своих объятий, будто между ними ничего не было. Может быть он был возмущен и испуган ее блестящей игрой? Может быть, он хотел, чтобы сцена принадлежала ему одному? Может быть, он просто играл те чувства, которые она испытывала? Самое страшное было в том, что если с его стороны это было притворством, то как же легко он смог ее обмануть!
– Очень хорошо, – только и сказал он очень сдержанно, как он мог бы похвалить исполнителя какой- нибудь второстепенной роли.
Следующую сцену она сыграла плохо: порыв вдохновения покинул ее.
Когда объявили перерыв, она была рада, что репетиция закончилась.
Сцена восемнадцатая
Фелисия всегда считала отель «Клариджез» шикарным. Даже сейчас она почувствовала легкое волнение, когда швейцар проводил ее от такси до парадного подъезда на Брук-стрит.
Длинный мраморный вестибюль неизменно приводил ее в прекрасное настроение, потому что в ее памяти он ассоциировался с периодом ее взросления. Сюда в ресторан иногда приводил ее отец на чашку чая, когда она была маленькой девочкой, здесь она обедала с дядей Гарри, когда они приезжали в город, чтобы посетить театр или картинную галерею, сюда приглашал ее на коктейль Чарльз в период своего непродолжительного ухаживания. К тому же это было место вроде бара «Веранда-Грилль» на борту «Куин Мэри» или «Поло-Лаундж» в отеле «Беверли-Хиллз», где весь персонал сразу преображался при виде какой-нибудь шикарной, знаменитой или богатой личности.
Фелисия наслаждалась своей известностью и не стыдилась этого. Еще ребенком она входила в этот оформленный в стиле «ар деко» зал и мечтала, что однажды при виде нее люди будут шептать друг другу: «Потрясающе! Это же Фелисия Лайл! Как она прекрасна!». Тогда она не знала, какую форму примет ее слава, но она уже представляла себя взрослой, красивой, одетой в меховое манто, легкомысленную шляпку, туфли из крокодиловой кожи на высоких тонких каблуках и дорогой бриллиантовый браслет, когда все женщины вокруг будут с завистью смотреть на нее, и мужчины будут пожирать ее глазами, а обслуживающий персонал будет ей кланяться и говорить: «Счастливы вновь видеть вас, мисс Лайл». Хотя ее мечта давно сбылась, она по-прежнему испытывала удовольствие, которое нисколько не уменьшилось с годами.
Она вошла в «Каузери», маленький «американский» бар с приглушенным светом, где за столиком в углу ее уже ждал Марти Куик; вокруг сидели генералы и адмиралы, некоторые со значительно более молодыми женщинами в военной форме. У всех были напряженные лица, будто они ждали новостей – но на пятом году войны так выглядело большинство людей.
Марти отложил свою сигару, встал и поцеловал Фелисию в щеку. Он светился от удовольствия, но она догадывалась, что ему просто льстила зависть других мужчин с двумя и тремя звездами на погонах и целым рядом наград на груди.
– Садись, – в своей обычной грубоватой манере произнес он. – Ты выглядишь великолепно.
– Я чувствую себя как голубь, вернувшийся в ковчег.[108]
Куик удивленно поднял брови.
– Не понял.
– Символ мира. Знак того, что потоп отступает, и уже видна суша. Кроме бармена, я здесь единственное гражданское лицо.
– Ты права. Слышала новость?
– Какую?
– Второй фронт открыт. Сегодня утром мы высадились в Нормандии.
После стольких дней ожидания она с трудом поверила в это. Она знала, что это еще ничего не значило – война могла затянуться еще на годы, пока немцы будут сражаться за каждый окоп, а их бомбы падать на Лондон, или операция по высадке войск в Европе могла потерпеть провал, тогда вообще было невозможно предположить, сколько времени продлится война. Но все равно Фелисия вдруг почувствовала необыкновенную легкость, дыхание надежды, уверенность в том, что страх и уныние скоро кончатся.
– Все прошло успешно? – спросила она. Марти пожал плечами.
– Говорят, что да. Тяжелые бои, большие потери, но похоже, мы там закрепились наконец. Второй фронт открыт для бизнеса, детка! Готов поспорить, что мы будет в Париже 14 июля. Как насчет того, чтобы нам с тобой отметить День взятия Бастилии в Париже, а, Лисия? Остановимся в «Ритце», посмотрим на фейерверк с Тур-де-Аргент, потанцуем на улицах?
Она засмеялась. Это была замечательная идея, как раз то, что ей очень нравилось.
– Посмотрим, – сказала она. – Но, наверное, мы с Робби будем работать в это время.
– Эй, я не приглашаю Робби. К черту его! Я приглашаю тебя! Слушай, мы можем уже начать отмечать
