Его там не может услышать. Да вот мы — то, подземные твари, слышим Его, потому что слова Господа подхватываются металлами и доходят до наших нор. Так и проведали мы тайну Господа.
— Открой же, открой ее мне! — взмолилась Ева, не подумав о том, чего просит.
— Нет, ты проговоришься мужу.
— Что ты! Как раз наоборот, ничего я так не желаю, как иметь от него какую — нибудь тайну — что надо от него утаить! Тогда мне будет проще им вертеть, а то он такой гордый и суровый. А уж если бы я знала тайну самого Господа!.. Тут я бы нос — то задрала…
Змея притворилась, что колеблется.
— Надо подумать, надо подумать…
И заскользила прочь по ветвям. Ева кинулась было вдогонку, громко звала змею и всполошила сверчков и скорпионов, прервав их послеобеденный сон, так что они спросонья и невпопад запели свои песни.
Назавтра в тот же час Ева была на прежнем месте. Она украсила шею веточками кораллов, а уши — изумрудами. Ева слегка сердилась на Адама, который полагал лучшим украшением цветы. “Ты так говоришь по одной причине — тебе не хочется добывать для меня кораллы и изумруды, а цветы тебе нравятся, потому что они всегда под рукой. Вот я и думаю: разве я не заслуживаю, чтобы муж мой ради меня постарался?”
Змея появилась очень скоро. Она сказала: “Какая ты красивая, Ева!”, и извиваясь поползла дальше по тропке. Но Ева, конечно же, ее окликнула. Она принесла молока какого — то растения в тыквенной плошке и пригласила змею разделить с ней завтрак. Сначала они кое о чем поболтали — о том, как идут дела у Евы с Адамом, и Ева принялась рассказывать, рассказывать, пока речь не дошла до интимных подробностей. А так как она вознамерилась вытянуть из змеи секрет Бога, то нарочно разоткровенничалась.
— Прекраснее всего то, что я чувствую и свое наслаждение и Адамово, а он, по его словам, мое. Словно мы — не два отдельных тела, а одно — единственное.
— Ах, и у меня с моим змием то же самое.
— Ну да?
— Точно. И все, кого я ни спрашивала, говорят то же, словно сговорившись. Так и должно быть. — Тут змея опять коснулась языком Евиной щеки и прошептала ей на ухо: — Но могло быть и лучше.
— Правда?
— Куда как лучше, если бы Господь не украл у нас часть наслаждения.
— Что ты говоришь!
Змея сделала вид, что готова прикусить себе язык.
— Ой, прости! Я ведь ничего не хотела тебе говорить. И проговорилась! Коснулась — таки секрета Господа.
Ева поднесла ей тыковку и дала напиться. Потом спросила, нравятся ли змее ее кораллы и изумруды, и если нравятся, она готова подарить их ей.
— Я ничего не скажу Адаму, — бросила она, приглаживая волосы. — Тайна останется между нами.
— Все очень просто. Как я уж сказала тебе, Он крадет у нас часть наслаждения. И делает это, потому что не может иначе. Он подпитывается нашей любовью, как ты — картошкой, а я — орехами. А не будь у Него любви…
— Не будь у Него любви… Что тогда?
— Не знаю. Наверно, Ему пришлось бы умолять нас…
— Чтобы Господь молил нас о чем — то?
Змея заговорила решительней.
— Да, именно умолять. А тогда посмотрим, дадим мы Ему что — то иль нет…
— А нам — то от того какой прок?
И тут Сатана чуть не совершил роковую ошибку. Он сказал было: “Власть”, но вовремя поправился:
— Большее наслаждение. Неизмеримое наслаждение, как то, что получает Бог. Достаточно вам с Адамом отказаться отдавать Ему ту любовь, что исходит от нас, достаточно вам замкнуться в себе и радоваться собственному наслаждению, забыв о других, и мы, женщины, станем много краше. Ведь мы хорошеем именно от наслаждения. Разве ты не заметила, что если твой мачо утомлен и быстро засыпает, на другое утро ты не так счастлива?
— Адам до сих пор никогда себя не ронял…
— Ах, погоди судить… Мужчины, когда устают, предпочитают спать. Но принадлежи наслаждение только нам, женщинам, мужчины не чувствовали бы усталости, ведь если нам оно дарит красоту, им оно дает силу.
Вдруг Ева заторопилась. Она вспомнила, что ее ждет Адам, и подарила змее тыковку с остатками молока.
В ту ночь Ева загородила вход в пещеру кучей сухих веток.
— Зачем ты это делаешь?
