хозяин, что ни повелишь, то монахи исполнят; нам же князь велит, а мы исполняем, и не тебе препятствовать княжеской воле!

– Лентовский? – удивлению аббата не было предела. – А я-то думал…

Впрочем, отец Ян сразу поправился:

– И зачем же вашему князю понадобился пан Райцеж?

– А зачем отцу может понадобиться убийца его сына? – в свою очередь спросил усач. Чувствовалось, что беседа с аббатом успела ему поднадоесть и он еле сдерживается, чтобы не отстранить тынецкого настоятеля в сторону и продолжить охоту на прижавшегося к ограде беглеца.

Сан и слава аббата Яна боролись в душе усача с приказом князя; и князь побеждал.

Отец Ян незаметно покосился сперва на Михала, потом на Марту – и та кивнула брату: дескать, правда, было дело, а почему Михалек не поведал тебе о поединке над речкой Тихой – того я не знаю.

– Если так, – после некоторого раздумья сказал ксендз, – тогда понятно… Послушай, верный слуга Лентовского: я, настоятель тынецкого монастыря, даю тебе слово, что вскорости прибуду в маеток твоего пана и привезу с собой воеводу Райцежа. Тогда и рассудим, честный был поединок или нет и одна ли на всех честь шляхетская! А сейчас дай нам ехать своей дорогой. Или ты не веришь моему слову?

Оскорбительный смех был ему ответом.

– Верю, – отсмеявшись, заявил усач, и трое его спутников стали снимать с седел волосяные арканы. – Приедешь ты, святой отец, с паном воеводой в маеток Лентовских через месяц-третий, а я к тому времени давно уже на колу криком изойду. Когда их княжеская милость огнем гнева пылает, ему поленья сейчас подбрасывать надо, не завтра и уж тем паче не через месяц. Не серчай, отец настоятель, но мне лучше сегодня через твое слово перешагнуть, чем завтра объяснять князю, почему отпустил убийцу княжича Яноша! Иезус – Мария, своя рубашка ближе к телу!

И Марта, до сих пор недвижно стоявшая между Джошем и равнодушным Седым, не выдержала.

– Конечно, ближе! – истерически выкрикнула она, выбегая вперед и чувствуя, как хмель безумной ночи кружит голову и вырывается наружу хриплым хохотом. – Знал бы старый Лентовский, как сыночек его, покойный Янош, на отца злоумышлял – небось одарил бы пана Михала по-княжески! Золотом с ног до головы осыпал бы! Меня, меня с собой везите – я все расскажу князю, все!..

Из присутствующих, пожалуй, только Джош-Молчальник понимал, о чем идет речь: он-то хорошо помнил корчму Иошки Мозеля и молодого княжича, у которого Марта на ходу прихватила клочок ненависти к отцу, тут же сбросив пакость в кошку Бырку. Но Джош молчал, и не только потому, что человеческая речь была для него отныне недоступна, а остальные изумленно уставились на женщину у тарантаса; единственную женщину среди присутствующих мужчин, чьи мужские дела и замыслы сплелись в тугой узел, который впору разве что полоснуть ножом…

Впрочем, и во взгляде усача, судорожно лапающего рукоять кривой карабеллы[15], к удивлению ни с того ни с сего примешались темная звериная злоба и страх, почти детский страх, как бывает, когда прохожий застанет мальчишку за всяким непотребством и пригрозит донести отцу или матери.

– Добро, – наконец решился усатый, сбивая на затылок высокую смушковую шапку, – сама напросилась… Эй, хлопцы, берите воеводу, а я за бабой пригляжу! Если и впрямь что знает, пусть князю и доложит… стерва языкатая!

Последние два слова были произнесены еле слышно, не для «хлопцев», примеривавшихся к Михалу и не шибко-то желающих лезть на заряженный пистоль.

Наконец один из них дал коню шенкеля, животное громко заржало, грянул выстрел, но замешкавшийся аббат Ян не дал воеводе Райцежу как следует прицелиться, и пуля угодила не во всадника, а в ухо тому же несчастному коню, уложив последнего наповал. Почти сразу свистнули два аркана, палаш Михала сноровисто рассек ближнюю волосяную веревку, от второй петли Райцеж уклонился, запустив разряженным пистолем в голову кинувшего аркан пахолка. Усач, который к тому времени уже стоял рядом с Мартой, наскоро огляделся, убедился, что все поглощены происходящим вокруг беглого воеводы, – и украдкой потянул из-за голенища нож.

Тот самый, на который позарился Джош, – после бегства Михала усатый подобрал засапожник на корчемном полу, рядом с разрезанными путами.

Очень острый был нож… Пан Михал мог бы это подтвердить, если бы не был сейчас столь занят.