Отец настоятель на удивление резво соскочил с возка и в два шага оказался рядом с дедом.
– Что все это значит, старик? – жестко спросил он. – Или ты обмануть меня решил? Где твой брат, где Бугайцы?
– Не только решил, но и обманул, отец мой, – не моргнув глазом, признался мельник. – Бугайцы, понятное дело, на месте, где им и положено, а брат мой помер от лихоманки еще позапрошлой зимой, так что палить его нет никакой надобности.
– Ах ты!.. – задохнулся от негодования брат Игнатий, но ругаться срамными словами в присутствии аббата не решился. – Да ты хоть понимаешь, с кем говоришь? Святого отца обмануть, – и меня тоже, между прочим, человека божьего! – да тебе Господь такое вовек не простит! Гореть тебе в аду, пень старый, раскаленные сковородки языком брехливым лизать…
– Угомонись, брат Игнатий, – отец Ян произнес это негромко, но так, что толстый квестарь поперхнулся и мигом умолк.
– Может, и так, – согласился тем временем мельник, почесывая клочковатую седую бороденку, – может, и гореть мне в огне адовом… на все воля Божья.
– О том не тебе судить, – оборвал словоохотливого старика аббат Ян, – и даже не мне. А теперь говори: зачем я тебе нужен? Раз обманом привел меня сюда – значит, есть повод. Говори!
– Значит, есть, – охотно подтвердил мельник. – Стахом меня зовут, святой отец. Стах Топор, из Гаркловских Топоров. Слыхали аль нет?
– Точно, что Топор, – проворчал с возка брат Игнатий, но ни аббат, ни мельник не обратили на него внимания.
– А разговор у нас долгий будет – так что давайте-ка лучше, святой отец, в хату пойдем, на лавку сядем, а квестарь ваш пускай покамест лошадей распряжет.
– Нет у меня времени, мельник Стах, с тобой на лавках рассиживаться! – отрезал аббат, и квестарь согласно закивал с возка, всем своим видом показывая, что полностью поддерживает отца настоятеля. – Разворачивай, брат Игнатий, поехали отсюда!
Брат Игнатий с превеликой охотой принялся выполнять указание аббата, и, хотя развернуться на узкой дороге было не так-то просто, в конце концов это ему удалось.
– Нету так нету, – как-то уж слишком легко согласился старый Топор. – Езжайте, святой отец. У меня-то времени много…
И, не оглядываясь, ушел в хату.
Когда, изрядно поплутав по разбегавшимся в разные стороны лесным тропкам, аббатский возок в третий раз вывернул все к той же мельнице – брат Игнатий не выдержал-таки и крепко выругался, и отец настоятель ничего на это не сказал. Зато сказал квестарь; много чего сказал, а под конец своей длинной и заметно мирской речи обернулся к аббату и, понизив голос, заключил:
– Колдовство это, отец настоятель, как есть колдовство! И мельник этот – колдун проклятый, душу Нечистому продал! Вот и водит нас теперь, как окуня на крючке!
– Колдовство, говоришь? – спокойно переспросил аббат. – Ну что ж, может, и так…
Покинув возок и воздев перед собой правую руку, в которой оказалось небольшое распятие из полированного дерева, отец Ян неторопливо направился к хате, читая на ходу молитву.
Дверь отворилась, и появившийся на пороге Стах Топор стал с любопытством следить за действиями аббата.
– Аминь, – ухмыльнулся он, когда отец Ян дочитал молитву и подошел к нему почти вплотную. – Не поможет, отец мой. Крещеный я. – И старик широко, чтоб видели и аббат, и квестарь, перекрестился; а после распахнул ворот рубахи, выпячивая впалую грудь и медный крест на почерневшем от времени кожаном гайтане. – Мы, Гаркловские Топоры, не купленные-проданные, а потомственные, от нас к врагу рода человеческого ниточка не тянется. Так что извини, святой отец, ежели что не так. Пошли лучше в хату – говорить станем.
– Не о чем святому человеку с таким лиходеем, как ты, толковать! – не удержался осмелевший с перепугу брат Игнатий. Проявив неожиданное проворство, он вдруг оказался рядом с аббатом и мельником, и в руках квестаря обнаружилась увесистая сучковатая дубинка, коей в своих странствиях по миру он не раз отмахивался от собак и лихих людей, особенно от требующих платы корчмарей. – Ежели тебя молитвой не проймешь, то вот это в самый раз будет!
Но тут из-за венца хаты лениво выбрались три здоровенных парня с одинаковыми скучающими физиономиями – то ли работнички, то ли подмастерья, а может, и сыновья Стаха Топора – и вразвалочку направились к оторопевшему квестарю.
– Выпряги лошадь, брат Игнатий, – тронул квестаря за плечо аббат Ян и некоторое время разглядывал остановившихся парней. После тяжело вздохнул, поднялся по заскрипевшим ступеням и прошел в хату мимо посторонившегося мельника.
Внутри оказалось неожиданно просторно; чисто выметенный пол, посреди горницы – крепкий дубовый стол с лавками по бокам, несколько корявых табуретов; привычной божницы в красном углу настоятель не обнаружил, зато связок трав и кореньев по стенам висело преизрядно.
Окинув взглядом горницу, аббат Ян подошел к столу и опустился на лавку. Старик подумал-подумал, пожевал впалым ртом и устроился напротив.
– Ну, говори, Стах Топор, зачем, Бога не побоявшись, тынецкого настоятеля морочить решился – грех-то немалый, понимать должен! Итак?
– О грехах моих, да и о ваших, святой отец, после потолкуем, если нужда будет. А зазвал вас сюда, потому как помощь мне ваша занадобилась.
– Это какая же? – недобро усмехнулся аббат Ян. – В ворожбе пособить?
– С ворожбой я уж как-нибудь и сам справлюсь. А вот с нечистым спорить, лбами друг о дружку стукаться… Небось получше моего знаете: грешен человек, а я вдвойне грешен, не мне Лукавому дорогу заступать. Вот вам, святой отец, такие дела – в самый раз.
