драчуна, станется…

Аббат Ян, минуту назад освободившийся от службы и успевший по дороге в келью отдать все необходимые распоряжения отцу-келарю, подошел и встал рядом с сестрой.

– А это еще что?! – озабоченно пробормотал он, и Марта, отвлекшись было от происходящего внизу, мигом глянула в окно.

Верховые прибавили ход и оказались у остановившейся кареты раньше Михала, разглядывающего монастырь. Самый первый из них, пышно разодетый вельможа, показавшийся Марте смутно знакомым, спрыгнул с коня и предупредительным жестом распахнул дверцу кареты. Он учтиво поклонился, переждал короткую заминку и подал руку выходящей из кареты молодой женщине – жене Михала Беате Райцеж, в девичестве Беате Сокаль. Когда смущенная Беата оказалась на земле, вельможа отошел на шаг в сторону и еще раз поклонился, приложив руку к сердцу.

Гайдуки Райцежа замялись, не зная, что делать, поскольку ничего особенного не происходило, а задевать без нужды вежливого шляхтича в присутствии четверых его людей им явно не хотелось.

Марта не заметила, когда Михал успел покинуть седло и быстрым шагом подойти к жене. Только что придворный воевода графа Висничского с коня глядел на монастырские стены – и вот он уже стоит рядом с Беатой и что-то ей выговаривает. Марту и аббата Яна удивило поведение Михала: если уж кому и стоило выговаривать, так это прискакавшему невесть откуда вельможе, чья учтивость и впрямь граничила с наглостью. Видимо, Беату это тоже удивило, она попыталась возразить мужу – слов не было слышно, но зато было отлично видно, как пан Михал грубо сжал плечо жены, силой развернул ее лицом к монастырю и мотнул головой в сторону ворот.

Подчинившись, Беата двинулась к воротам, опомнившиеся гайдуки поехали следом, а в окружении вежливого шляхтича громко засмеялись – смех этот донесся даже до ушей стоящих у окна. Сам вельможа приблизился к пану Михалу, подбоченился и бросил несколько коротких резких фраз.

Дальше Марта не смотрела. Повинуясь непонятному порыву, она выбежала из кельи – аббат Ян, не мешкая, последовал за ней – и по лестнице помчалась вниз. Спустившись во двор, Марта свистнула дремлющего в холодочке Джоша, обогнула только что вошедшую в монастырский двор Беату (беременность последней лишь сейчас бросилась Марте в глаза) и выскочила в распахнутые ворота наружу. Карета по- прежнему стояла неподалеку, сонный кучер дремал на козлах, забыв выпрячь лошадей, но больше никого рядом с монастырем не было.

Лишь пыль клубилась по дороге, сворачивая влево и вниз, к берегу речки Тихой.

Марта быстро пошла вслед за пылью.

Джош трусил рядом, временами поднимая голову и заглядывая женщине в глаза.

На морде собаки застыло то болезненное выражение, какое иногда бывает у немых, когда им позарез надо что-нибудь сказать, а мертвый язык еле ворочается и рождает только звериное ворчание.

Звон оружия был первым, что услышала Марта, выбежав на кручу. Отсюда насквозь просматривался песчаный плес реки, прямо под Мартой у плакучей ивы стояли четверо спутников вежливого шляхтича и двое гайдуков Райцежа, возбужденно переговариваясь. В двадцати шагах от них друг напротив друга замерли Михал и его противник, минуту назад обменявшиеся первыми ударами.

«Господи, да что ж это такое!» – в отчаянии подумала Марта. Она никогда не могла понять, как из-за ерунды, из-за пустяковых мелочей, не стоящих и ломаного гроша, двое молодых здоровых людей готовы всадить в грудь один другому полтора локтя холодной стали.

Впрочем, муж ее покровительницы Вильгельм фон Айсендорф также не был миротворцем, и Марте дважды приходилось видеть поединки барона с очередным забиякой, случившиеся прямо в поместье Айсендорфов; а сколько раз щепетильный в вопросах чести барон Вильгельм дрался не в присутствии компаньонки своей жены?!

Шляхтич неожиданно прыгнул вперед, и кривой клинок его сабли злобно лязгнул о тяжелый палаш Михала. Полетели искры, шляхтич отскочил, снова приблизился и попытался достать Райцежа с другой стороны. Михал не тронулся с места, лишь рука его сдвинулась на пядь левее, и лезвие кривой сабли вновь наткнулось вместо живой плоти на драгунский палаш.

Удар.

Еще один.

«Он же убьет этого щеголя!» – внезапно поняла Марта, глядя на узкое лицо Михала, превратившееся в алебастровую маску. Перед ней был не вор, а воин, не Михалек Ивонич, а воевода Михал Райцеж, и первыми, кто после Марты сообразили это, были спутники шляхтича. Они загомонили и направились к дерущимся с явной целью разнять их, но не успели – Михал, до того недвижно стоявший на месте, коротко шагнул вперед, драгунский палаш завертел кривую саблю в мгновенном страшном танце и, прорвавшись сквозь сверкающий заслон, до половины погрузился в живот вежливого шляхтича.

Потом Михал поднял голову, увидел бледную как полотно Марту на круче, приветливо помахал ей рукой и принялся горстью зернистого песка отчищать кровь с палаша.

У ног Михала умирал вежливый шляхтич.

Судя по ране, умирать он должен был долго и мучительно.

Когда Марта сверху вниз смотрела на спокойную осанку брата, даже не повернувшегося к своей жертве, возле которой растерянно хлопотали четверо спутников, – ей подумалось, что Михал сознательно выбрал для этого человека такую смерть.

Ни минуты не колеблясь.

И Марте стало холодно.

Весь молебен во здравие Беаты Райцеж и за ее благополучное разрешение от бремени Марта простояла как на иголках. Перед глазами все время всплывал человек, убитый только потому, что помог выйти Беате из кареты. Чтобы хоть как-то отвлечься, Марта переводила взгляд с облаченного в подобающее случаю одеяние аббата Яна на Михала – воевода Райцеж стоял на коленях рядом с женой, время от времени осеняя себя крестным знамением, – и помимо воли отмечала, что братья столь же разные, сколь и похожие. Монах и воин, исповедник и убийца… вор и вор. Оба стройные, сухощавые, с тонкими одухотворенными чертами – и Марта вдруг подумала, что выражение лица аббата Яна, когда он слушал Мартину исповедь и потом вдохновенно рассказывал ей про ересь катаров, было во многом подобно выражению лица Михала, когда