глаза и вижу в них палящее испанское солнце, и потные крупы лошадей, и солдат, которые смотрят на тебя в ожидании приказа… Эдвард, тебе когда-нибудь бывало страшно?

Он улыбнулся.

– Да, перед каждой схваткой с врагом. А как же иначе?

– Но… – Джулия неопределенно пожала плечами, пытаясь унять нервную дрожь. – Но ведь ты офицер и, вероятно, должен руководить боем с безопасного расстояния, находясь под прикрытием своих солдат?.. – От собственных слов ей как будто чуть полегчало, но только на миг, потому что Эдвард вдруг стал давиться от смеха.

– Ну, знаешь! – отсмеявшись, проговорил он. – Если офицер будет отсиживаться во время боя за солдатскими спинами, то очень скоро все его солдаты разбегутся в разные стороны. – Улыбка сошла с его лица, и он продолжал уже серьезно. – Командир должен быть для своих солдат примером, как Веллингтон: он всегда появляется в самой гуще сражения, то на одном фланге, то на другом. Думаю, он и сам уже не упомнит, сколько лошадей было убито под ним за эти годы. Но если бы ты знала, как важно для нас сознавать, что знаменитый генерал рискует жизнью наравне с нами!.. Так что суди сама, могу ли я после этого праздновать труса перед солдатами.

У Джулии перед глазами вдруг поплыл белый пороховой дым, невесть откуда послышался грохот канонады и оглушительная ружейная пальба. От этой неожиданной мешанины в голове ее бросило в жар, и она что было силы вцепилась в пальцы Эдварда.

Эдвард в ответ сжал ее руку.

– Да нет, все не так плохо! – На его лице появилось подобие ободряющей улыбки. – Не забывай, что в этой страшной войне мы движимы благородной целью: сокрушить своего злейшего врага, не дать безумному честолюбцу Наполеону завладеть всем миром. И это для меня смягчает горечь наших потерь.

Джулия не отнимала руки и не сводила с него глаз. От него исходила спокойная и уверенная сила, и Джулии было уже не так страшно, но хотелось, чтобы он поделился с нею хоть малой толикой этой силы. Может, тогда она научится идти к своей цели с той же твердостью, с какой Эдвард идет к своей.

Эдвард медленно поднес ее руку к губам. Неотрывно глядя на него, Джулия думала, что если он ее сейчас поцелует, то часть его силы и мужества непременно перейдет к ней. Он коснулся губами полоски ее руки над бледно-лиловой лайковой перчаткой.

Ей вдруг стало трудно дышать. А что, если эти губы, нежно скользящие сейчас по ее запястью, коснутся ее губ? По всему ее телу пробежала горячая волна, и она замерла. Пусть он поцелует ее!..

Сердце забилось быстрее, все мысли улетучились куда-то, осталось только ожидание. Эдвард еще раз поцеловал ее запястье с тыльной стороны, потом медленно перевернул ее руку и легко коснулся губами трепетной голубой жилки. Ее охватила сладостная дрожь.

– Эдвард, – просяще пробормотала она, не сводя с него глаз.

Пусть!.. Пусть он поцелует ее. Она хочет ощутить его губы на своих губах. Ей нужна его сила и его мужество!.. Она прижалась к нему плечом и откинула голову.

– Эдвард, как жаль, что мы с тобою не можем всегда быть вместе!

– Джулия, милая, – прошептал он, поворачиваясь к ней.

Его рука выпустила ее руку и легла на спинку сиденья у нее за спиной. Изумрудно-зеленые глаза Джулии манили и, казалось, втягивали его в себя. Медленно, как во сне, он наклонился к ней и коснулся губами ее губ. Джулия положила руку ему на грудь; пальцы ее дрожали. Когда Эдвард привлек ее к себе и кончиком пальца провел по нежной щеке, он услышал ее тихий стон, и этот стон, похожий на воркование голубки, вдруг пробудил в нем сильнейшее желание.

Он притянул ее ближе, и ее теплые нежные губы раскрылись навстречу его поцелую. Чувство, первые признаки которого он ощутил в себе тогда на балу, – неужто с тех пор прошло всего четыре дня? – кажется, уже поглотило его целиком. Он с удивлением прислушивался к нарастающему гулу в крови, от которого его руки словно сами собою начинали обнимать ее крепче. Ему хотелось целовать ее без конца, владеть ею целиком и никогда не выпускать из своих объятий.

Джулия, охваченная горячей волной, не думала уже ни о чем. Она не могла думать, потому что вся была подчинена прикосновениям его губ и рук. Когда его губы касались ее губ, щек, глаз, в нее словно бы вливалась сама жизнь. Сердце отчаянно колотилось, ее рука на щеке у Эдварда дрожала. Желание, идущее из самой глубины ее существа, уже завладело сердцем Джулии. Она хотела, чтобы эта минута длилась вечно, чтобы он не отпускал ее и целовал снова и снова. Что это – любовь? Но возможно ли влюбиться так скоро? Или она всегда любила Эдварда Блэкторна?

Поцелуи сплетались для нее с мельканием каких-то полузабытых картин из детства: то она видела Эдварда, который выбегал из леса с криком «Я Робин Гуд!», то себя – счастливую возлюбленную легендарного разбойника… Даже в те бесконечно далекие времена ей хотелось быть женою Эдварда, но тогда ее мечты казались ей самой ребячеством. Теперь она не была уже в этом так уверена.

Карету вдруг тряхнуло, им обоим пришлось держаться, чтобы не упасть, и очарование момента исчезло. Эдвард медленно откинулся на мягкую спинку сиденья и припал щекой к щеке Джулии. Он не убрал руки с ее плеча, и они сидели, тесно прижавшись друг к другу, хотя карета уже въехала во владения Хатерлейского парка.

В глазах Джулии блестели слезы. Какое счастье – он вернулся домой, он с нею! Все ее тревоги, казалось, растаяли от теплоты его объятий. Впервые за последние несколько лет она чувствовала себя по- настоящему уверенно и спокойно.

Наконец, отпустив ее, Эдвард с улыбкой заглянул ей в глаза.

– Ну вот, – шепнул он. – Вот я и сделал то, что хотел сделать еще на балу… Но тогда было нельзя.

– А я бы и тогда ответила тебе, – тихо сказала она. – Когда ты обнял меня в первый раз, я забыла обо всем на свете и готова была стоять так вечно.

– Ты плачешь? – Он осторожно стер две слезинки, выкатившиеся из ее глаз. – Почему?

– Я только сейчас поняла, как я соскучилась по тебе.

Джулия повернула к нему лицо и вздохнула, растворяясь в нежности его взгляда.