Сэр Перран задумчиво сощурил серые глаза и, немного помолчав, ответил, что лорд Питер, насколько ему известно, уехал на несколько дней в Уилтшир, где его отец гостит сейчас у кого-то из друзей, и что о помолвке он пока ничего не слышал.

После этих дядиных слов Эдвард испытал такое безмерное облегчение, словно небеса вдруг чудесным образом разверзлись и на него излилась божественная благодать. Глядя сейчас на Джулию, он вновь поразился ее редкостной красоте. Правда, абрикосовая шляпка почти полностью скрывала ее роскошные золотистые волосы, кроме нескольких завитков на лбу. Зато при свете дня он мог по достоинству оценить цвет ее лица. Вероятно, эта сливочно-белая кожа с нежнейшим румянцем того же оттенка, что и шляпка, составляла предмет зависти всех батских дам.

Он вдруг ощутил острейшее желание остаться с нею наедине, коснуться губами ее нежных щек, вкушая их сливочную белизну. Мысленно он уже прижимал ее к себе и чувствовал всем телом ее тепло. Давняя привязанность к Джулии-девочке помимо его воли перерождалась в желание целовать и любить Джулию- женщину. Направляясь к ней через зал, он решил, будь что будет, но одного он сегодня добьется непременно: он поцелует Джулию Вердель и посмотрит, как к этому отнесется его собственное сердце и что скажет сердце Джулии ему в ответ.

За несколько шагов от нее он снял с головы касторовую шляпу, и Джулия радостно улыбнулась. От этого серьезность, в прошлый раз почти не сходившая с ее лица, исчезла, и Джулия показалась ему гораздо моложе, чем тогда, на балу. Тогда, глядя, как она танцует со сменяющимися кавалерами, он в какой-то момент поразился ее унылому виду – как у взрослой матроны, которой приходится нести на своих плечах тяжкий груз забот, – и даже забеспокоился, не случилось ли чего.

Подойдя к Джулии, он галантно поклонился, и она в ответ сделала изящнейший книксен. Когда Эдвард взял Джулию за руку, ее пальцы ответили на его пожатие, так же как глаза ответили на ласковый взгляд. Больше всего ему хотелось в эту минуту знать, что она при этом чувствует.

– Я был почти уверен, что найду тебя здесь сегодня утром, – сказал он. – Дядя говорил мне, что ты приезжаешь в Бат каждый вторник, так что я даже не стал по дороге заглядывать в Хатерлей, а поспешил прямо сюда. Я счастлив, что не ошибся.

– Да, по вторникам я всегда бываю здесь, – просияла она.

Она так по-детски радовалась Эдварду, так стремилась к нему всем своим существом, что в глубине ее души зашевелилось дразнящее желание: хорошо бы остаться с ним навсегда. Тут же растревоженное сердце забилось чаще, колени задрожали, а в голове все смешалось: она вдруг представила себя и Эдварда на склоне знакомого холма, но они уже не играли, как прежде, в детские игры, а лежали, обнявшись, на ложе из голубых колокольчиков. Он ласкал, и целовал ее, и говорил ей слова любви…

– Джулия, – шепотом позвал Эдвард и шагнул ближе. – О чем ты думаешь?

Грезы рассеялись, но лицо Эдварда было в такой манящей близости от нее!

– Наверное, о невозможном, – со вздохом ответила Джулия.

Она слишком хорошо понимала, что у них с Эдвардом не может быть никаких видов друг на друга. Вот если бы сэр Перран вознамерился сделать Эдварда своим наследником… Тогда, разумеется, она бы дала волю собственному сердцу. Но у сэра Перрана, насколько она знала, были свои планы на этот счет. Весь город вот уже несколько месяцев упорно твердил, что баронет в скором времени собирается жениться и, несмотря на возраст, произвести на свет наследника Монастырской усадьбы.

Произведя над собой некоторое усилие, Джулия придвинула к себе третий стакан и улыбнулась Эдварду.

– Ну вот, сейчас я допью и начну выяснять, удачно ли ты съездил в Корнуолл.

Она поднесла стакан к губам и сделала несколько торопливых глотков.

– Как ты можешь пить эту гадость? – пробормотал Блэкторн. – От нее же серой несет, как из преисподней.

Джулия прыснула, чуть не поперхнувшись последним глотком, и тут же набросилась на Эдварда:

– И не совестно тебе острить, когда я с полным ртом? А что касается воды… Сама не знаю, как я ее пью. Вероятно, по привычке. Зато все говорят, что она лечит любые недуги.

– Так ты тяжко больна? – с притворным участием осведомился он.

– Ты же знаешь, что нет! – рассмеялась Джулия.

– Тогда я решительно не понимаю, почему ты пьешь эту зловонную жидкость, будь она хоть стократ целебна… в чем я лично сомневаюсь.

– Потому что ее пила моя мама, – тихо ответила Джулия.

Оставив подавальщице чаевые, она взяла Эдварда под руку и повела подальше от стойки, где становилось слишком людно.

– Я так рада, что ты вернулся домой. Ты для меня как привет из детства. Каждый раз, когда я тебя вижу, в памяти всплывают такие милые, забытые картины… Господи, сколько же часов я прокаталась на ваших спинах? Вы были мои самые лучшие «лошадки» – ты, Джордж и Стивен. А когда мы все выросли и уже неприлично было взбираться на вас верхом, я еще несколько лет отказывалась садиться на пони из папиной конюшни.

– Славное было время!

– Да, нам было хорошо на наших холмах… – Вспомнив братьев Эдварда, Джулия умолкла. – Как жаль, что Стивена и Джорджа больше нет. Мне тяжело думать о твоих потерях.

– А мне о твоих, – тихо отозвался он и, удержав ее за руку, развернул к себе лицом. Некоторое время они смотрели друг на друга молча, и общая печаль, казалось, соединяла их без слов. Наконец Джулия слабо улыбнулась, и Эдвард, мгновенно уловив ее желание, сменил тему разговора.

– Ты прекрасно выглядишь, – сказал он, окидывая одобрительным взглядом ее шелковую мантилью и искусно расшитую сумочку. – Надеюсь, твои сестры и отец в добром здравии? И Хатерлей процветает, как и прежде?

Джулия вспомнила, что он все еще пребывает в заблуждении на ее счет и что надо как-то посвятить