— Вам, я думаю, — заботливо сказал Чино, — не понадобится ваш заложник. Ты важный человек, Престин, в своем праве. — Чино поднял маузер. Мелноун завопил. Далрей оттолкнул его, сбитый с толку.

Чино выстрелил точно в голову Мелноуна, забрызгав Далрея кровью и мозгами.

— Идем со мной, Престин. И возьми с собой своего друга. — Маузер покачнулся с властностью, которой Престин не мог не повиноваться.

Стиснутые Чино и его молодцами, Далрей и Престин быстро прошли по коридору и вошли в маленькую цилиндрическую камеру. Раздвижная дверь закрылась. Пол дрогнул и начал быстро подниматься. Далрей схватился за Престина, его лицо не выражало особого удовольствия от переживаемых им ощущений.

— Лифт, — сказал Престин. — Мы поднимаемся вверх.

— Эти охотники смертельно боятся науки, — с насмешкой сказал Чино. Этот человек заставлял Престина чувствовать, что жизнь иногда не должна приниматься во внимание. — Мы поднимаемся внутри одного из Сорбовых деревьев. Они одни из самых больших в дождливом лесу.

— Дождливый лес, — сказал Престин. — Большая Зелень, Большая Поросль, Капустный Лист. Понимаю.

— Мы прямо в его середине… — бледность Далрея по краям отдавала зеленым. Престин хотел помочь Даргану, но чувствовал, что, что бы он не сказал, не принесет никакой пользы. Он держался подальше от Чино; the contrast between two men could be served as a model for ying and yang…

Лифт остановился после, казалось, чересчур большого подъема внутри дерева. Престин начал думать, не одурачили ли его что дождливый лес не был бассейном Амазонки, как он себе представлял. Для него, городского жителя, образ джунглей всегда содержал в себе романтический соблазн, зелено-золотую надежду на неизвестные и любовные приключения.

Они вышли, как только открылась дверь, с Чино, важно идущим впереди. Далрей держался рядом с Престином, который не испытывал никаких удобств из-за перестановки их ролей. Перед ними по кругу протянулись окна, окружая надземную платформу, как обзорное стекло. Престин понял, что платформа была круглой конструкцией, укрепленной на стволе дерева, как леденец на палочке. Он последовал за остальными, вместе с Далреем, державшимся на полшага позади него, и пересек платформу, чтобы посмотреть из окон.

Его не дурачили: он на самом деле смотрел с верхнего уровня настоящего дождливого леса. Медленно, с возрастающим пониманием и страхом, он осознал, каков был реальный рост этих деревьев. Он не мог судить об их высоте, так как не было просветов, через которые он мог видеть на достаточно большом расстоянии то, что он считал землей — или это просто был еще один уровень деревьев джунглей? Но группа гигантов ранее упала и была теперь обвита лианами, лозами и паразитами всех сортов; просвет разрывал вечную чащу джунглей, пропуская внутрь длинные лучи солнечного света. Престин мог только догадываться о высоте, на которой он оказался. Тысяча футов? Это казалось невозможным; но он помнил поездку на лифте и видел своими глазами уменьшающиеся перспективы.

Птицы и ярко окрашенные летающие животные порхали между деревьями. Сорбовыми деревьями, должно быть, были те, вершины которых были увенчаны кустистыми мячами для гольфа. Они прорастали тут и там сквозь нагромождение зелени, образовывавшей самый верхний уровень сплошного леса. Если посмотреть вниз на эту кустистую серию вершин деревьев, то можно вообразить, что это сплошная поверхность, по которой можно гулять с той же легкостью, что и по поросшему травой полю.

Он, конечно, знал, что поверхность существовала только как тесно связанная, но все же рассеянная культурная среда; никто не смог бы по ней прогуляться. Там, где этот полог обрывался и через него просачивалось солнце, растения росли алчно и безумно, с почти видимым стремлением к свету. Перед тем, что находилось в нижней чаще, останавливалось даже воображение. Он знал, что биологическое сообщество земного тропического леса должно содержать как минимум пять уровней деревьев. Глядя вниз, он мог видеть три отдельных, связанных уровня, где отдельные деревья достигали пределов своего роста — он не побеспокоился о том, чтобы узнать, сколько из тех, что были на том уровне, могли в будущем оказаться на этом. При изобилии воды и солнечного света все остальные могли быть безопасно оставлены на волю природы, Здесь, в Айруниуме, с тем же успехом, что и на Земле.

— Странно, не так ли, — сказал Чино со снисходительной усмешкой. Как внезапно обрывается лес — почти там же, где начинается саванна. Ответ, конечно, в том, что разделяющая линия отмечена началом скал с месторождениями драгоценностей. Мы живем в Большой Зелени, потому что это для нас безопаснее. — Он небрежно махнул маузером, и Престин с Далреем двинулись дальше. — Но мы производим горные работы в саванне. Будьте любезны, сюда.

— Эта Ломбокская лоза, — сказал Престин, испугавшись. — Она растет там, снаружи?

Чино хихикнул.

— Это был еще ребенок. Внизу, в Большой Зелени, растут действительно большие Ломбоки и Нарвалы. Мы постоянно проверяем наши деревья, как эту Сорбу. Ягода душителя может пустить ростки из грибкового паразита довольно высоко на дереве, спуститься вниз на землю, убить дерево и завоевать его место под солнцем. Нам не нравится, когда это случается с деревьями, в которых мы живем.

— И это безопаснее, чем жить на открытой земле?

— Разумеется, для нас это безопаснее, так как у нас есть технология, чтобы совладать с этими безмозглыми растениями. — Чино извлек помятую пачку сигарет и вытряхнул одну. — Куришь?

— Нет, спасибо. — Престин не добавил: «Это игра для простаков».

Они шли вдоль обзорной стены ограждения, пока не оказались перед короткой лестницей, идущей вверх. Итак, собственно надземная платформа имела более, чем один уровень.

— Ты, — сказал Чино Престину, — вверх. Ты, — Далрею, — жди здесь. Сигарета, пока он говорил, двигалась между его губами в модном стиле тридцатых.

Престин взобрался вверх по ступенькам, удивляясь, какая еще мерзость ожидала его. Он не забыл ни Мелноуна, ни страшную щупающую лозу, и чувствовал острую заинтересованность в этом неотвеченном вопросе.

Ступеньки завершились маленькой прихожей, почти непримечательной, и он направился прямо к двойным дверям на ее конце. Они распахнулись от его толчка, и он услышал плеск воды и мягкий девичий голос, говоривший:

— Входи, Боб.

Это, сказал он себе не без юмора, должно быть интересным.

Он вошел и забыл о своем легкомыслии; он застыл на пороге, ошеломленный открывшейся перед ним картиной.

Вне сомнения, вся эта сцена была подстроена. Античная Греко-Романская статуя, чувственная в своей чистой белизне линий, стояла на мраморном полу. Тонкий туман благоухающих паров томно извивался из ванной, где, как Диана среди своих дев, лежала наполовину погруженная в благоухающую воду девушка. Ее конечности и тело сияли здоровым розовым светом, ногти на пальцах ее ног отсвечивали бесстыдным алым. Ее темные волосы, перевитые и усыпанные драгоценными камнями, не были заключены в нелепую ванную шапочку. Три меднокожих служанки, почти столь же обнаженных, что и она, растирали ее, одна мазями, другая чрезмерно большой губкой, и последняя, деликатно используя щетку из слоновой кости для растирания тела после ванной. Они смеялись громким, гортанным смехом, пока он стоял там, как неотесанная деревенщина.

Из скрытого источника экстравагантно лилась музыка; Это была легкая, плавная музыка в четверть тона, легко забывающаяся, но создающая атмосферу полного расслабления.

— Ты немного рановато, Боб. Но ты не будешь возражать, если я заставлю тебя ждать, не так ли?

Ее голос, гладкий и явно неутонченный, очень понравился Престину. Он теперь смотрел на нее открыто, сознавая, что она беззастенчиво наслаждается его смущением. Она стоила того, чтобы на нее