горят, грудь голая, а на ней ножом вырезано мое имя… В общем, жуть. И тут он как развернется в мою сторону: «Какого черта все программы закончились?!!» И швыряет в меня пультом. Я закричал, проснулся. Сижу на полу, воздух глотаю, а пульт к щеке прилип. Еле отодрал. Все кнопки отпечатались. Да…
Иван сидел, держась за стакан, как за поручень. Речь Игната размягчала его и так расслабленную алкоголем и гашишем волю. Стены вертелись, как аттракционы в парке Горького. Какие-то полупрозрачные рыбы мельтешили перед глазами, они то гонялись друг за другом, то зависали в воздухе и пытались что-то сказать, беззвучно открывая рты. Наконец все исчезло, и Иван очутился на дне большой коробки, похожей на кухню. Рядом сидел крошечный человек и тихо пищал. Слов было почти не разобрать, но, похоже, этот писк был о чем-то важном.
– И знаешь что? – Игнат придвинул лицо к скатерти и заговорил, обращаясь к самой большой и красивой лилии. – Вот какая странность… Я тогда дико испугался смерти и тут же захотел убивать. Представляешь?
Лилия согласно кивнула.
– И в бога я, как назло, не верю. Ни в какого. Ни в христианского, ни в иудейского, а у буддистов, я узнавал, бога вообще нет. А смерть есть. Короче, я полбутылки водки выпил, прежде чем отдышался. А потом понял, что хочу в себе, уже мертвом, разбудить подобие жизни. Хочу проснуться. И своими руками бить, душить, стрелять, резать и смотреть, смотреть, как эта треклятая жизнь выходит, вытекает из чьего- нибудь треклятого тела. И так меня это завело…
– Что ты говоришь?! – внезапно на чистом русском языке громко, с издевкой спросила хныкавшая до того в своем углу хрипатая аргентинка. – Как интересно.
Резкий свет обжег глаза, и мужчины, беспомощно заморгав, замахали руками, обороняясь от невидимого врага, просочившегося на кухню из радиоприемника.
– Та-ак, интересно, и что это у нас здесь происходит? Славный уголок наркоманов и алкоголиков!
– Да уберите вы свет, ради бога! – не выдержал Иван.
Верхний свет погас. Отдышавшись и осмотревшись, «наркоманы и алкоголики» погрустнели. В чем-то черном, шелковом, распахнутом на груди в дверях стояла никакая не аргентинка, а жена Ивана. Она была чудо как хороша в теплом и рассеянном освещении, однако это ничего не значило. Арина недобрым взглядом осматривала обстановку.
«Ведьма – она и есть», – мрачно резюмировал Игнат, глядя прямо в ее глубокий вырез. Арина машинально стянула края халата на груди.
– Коньяк хороший, дорогой, – прищурилась она, – чего же это вы его из стаканов пьете?
– А у вас бокалы в гостиной, – сообщил Игнат, – боялись растревожить…
Пунцовый рот сжался сухой вишенкой. Арина взвизгнула:
– Растревожить? Я что тебе – осиное гнездо?!
Иван, немного покачиваясь, встал между женой и другом.
– Ладно, ладно, не сейчас. Не надо начинать. Ночь на дворе. Игнат, может, оно и к лучшему. Завтра день тяжелый. Пошли спать.
Игнат сидел, опустив голову и уставившись на скатерть.
– Осиное… – проворчал он, – не осиное. Змеиное.
– Так! Это что он сейчас сказал? – несмотря на поздний час Арина была полна сил и прямо-таки рвалась в драку.
– Он сказал: «Спокойной ночи, дорогая Арина Сергеевна!» – Иван ухватил жену за талию и поволок прочь с кухни. – Все, хватит. Как маленькие, честное слово. Пошли спать.
Игнат с усмешкой наблюдал за отступлением разъяренного врага, однако в самый последний момент, перед тем как покинуть территорию, Арина вывернулась, метнулась к столу и схватила бутылку коньяку. Игнат замешкался, опоздал и поймал лишь воздух.
– Ха! – каркнула она ему в лицо и исчезла в коридоре.
– Да что б ты подавилась, Арина Родионовна! – пожелал ей вслед Игнат.
Из глубины квартиры донесся какой-то шум, удар, шипение, наконец захлопнулась дверь, и все стихло. Игнат с тоской обвел взглядом пустую кухню, задержался на мещанских рукавичках-прихватках, сделанных в форме улыбающихся кошки и мышки, вздохнул, встал и направился к выходу.
– Мне не повезло с семьей… Ага, а тебе повезло… – его слова, так же, как и он сам, вскоре растворились во мраке.
Глава шестая
ВИЗИТ
Кочка уже который час нервничала и кружила по двору. Она очень плохо спала последние несколько ночей. Часто выбегала из своего убежища понюхать, послушать, посмотреть. Однако даже ее отменное обоняние не помогало. Только неведомый о?рган, невидимый радар, спрятанный где-то внутри, улавливал странные колебания, от которых немело и ныло сердце. А потом появились эти звуки. Сначала Кочка приняла их за вой ветра в трубах, потом понадеялась на то, что это очередное дурацкое изобретение людей, установленное на автомобиле, потом ей показалось, что у нее проблемы со слухом. Но нет. Слышала она хорошо. Лучше б оглохла. Потому что теперь не оставалось никаких сомнений: над городом выла невидимая Собака Беды, которая появлялась из ниоткуда, на глаза никому не показывалась и то ли призывала несчастья, то ли хотела сообщить об их неминуемом приближении. Старые псы неохотно вспоминали об этой напасти, начинали нервничать, скулить и норовили убраться прочь подобру-поздорову. Некоторые считали, что иногда можно разобрать, о чем именно воет Собака и предотвратить печальные события.
Этой ночью Кочка выскочила пописать и застыла, так и не присев под сугробом. Снежные тучи, столько дней висевшие над городом, разошлись, и в черном небе повисла огромная, желтая, как старый зуб, луна. Кочка заскулила. Плохое время, ой, плохое… Полная луна и этот вой…Что-то будет…
Она все-таки брызнула на деревце, для уверенности подняв одну лапу, как кобелек, и уже собралась, было, нырнуть обратно в свою щель в подвале, как вдруг заметила
В своем кабинете Игнат, вооружившись тяжелой ручкой, беспощадно правил текст договора. Он с такой силой вымарывал неточные формулировки, что завиток бумаги тонкой стружкой летел из-под пера, и на месте прочерков оставались рваные царапины.
Прошло полдня, а Игнат все не мог успокоиться. Утром Арина не одарила его ни словом, ни взглядом. Не отрываясь от газеты, которую она то ли читала, то ли просто держала перед глазами, она поставила перед Игнатом его завтрак. Яйцо. Оно хоть и было первого сорта, но аппетита не вызывало. Непривлекательного цвета скорлупа, да еще эта синяя маркировка на боку, похожая на тюремный или больничный штамп, и сварено до какого-то неизученного состояния. Ни всмятку, ни в мешочек. «Надо же, – внезапно с раздражением подумал Игнат, отодвигая щедрый завтрак. – Яйца мне сварить не может!» Он покосился в сторону врага.
– Арин, может хватит, – спросил он. – Знаешь, есть такое состояние между враждующими сторонами, называется перемирие. Попробуем для разнообразия?
Арина собралась, было, что-то ответить, но тут на кухню ворвался Федор, их с Иваном сын.
– Здорово, дядя Игнат, – поздоровался мальчик.
– Привет, – слабо взмахнул рукой тот.
«Какой же все-таки милый ребенок, – подумал он. – Даже странно…»
