— Как? — сказал Джеми, по моему мнению, без нужной степени негодования в голосе.

— Ты у яго на плячах сидишь?

— Да нет, это просто чтобы лучше видеть группу.

— Ну, слава Богу. Я думала, вы и у туалет так ходзице.

— Ага, мы заходим в кабинку, и Франк делает в унитаз, а я в сливной бачок.

— Жартуеш!

— Ага, сказал Джеми голосом, искаженным ухмылкой.

Я шел рядом с ними так ровно, как только мог, слушая их чепуху. Я слегка рассердился на Джеми, ведь он, пусть и в шутку, сказал обо мне в туалете, он же знает, насколько я чувствителен в этом вопросе. Только один или два раза он дразнил меня заманчиво звучащим предложением пойти в туалет в Под Гербом Колдхеймов (или тому подобное заведение) и атаковать струей плавающие окурки.

Я признаю, я видел, как Джеми делает это, и я был под впечатлением. В Гербе отличное оборудование для этого вида спорта — большой канавообразный писсуар, тянущийся вдоль одной из стен и до половины другой с единственным сливным отверстием. По Джеми, цель игры состоит в том, чтобы пригнать намокший окурок от точки, где он плавает в дырку, разбив его en route насколько удастся. Дополнительные очки за каждое из керамических отделений, мимо которых ты продвинешь окурок, за проведение окурка в отверстие, за начало от дальнего конца писсуара, за степень разрушения окурка — понятно, разбить маленькое черное кольцо на сгоревшем конце очень трудно — и за количество окурков, с которыми ты расправился за вечер.

В сокращенной форме игра может происходить в обычных маленьких писсуарах, которые сейчас в моде, но Джеми никогда этого не пробовал, он настолько маленького роста, что если он попытается использовать один из таких писсуаров, ему придется стоять в метре от него.

В любом случае, игра делает отправление малой нужды значительно более интересным, но она не для меня, спасибо жестокой судьбе.

— Он твой брат?

— Нет, он — друг.

— Ен зауседы таки, как сейчас?

— Да, в субботу вечером.

Конечно, это была чудовищная ложь. Я редко напиваюсь до степени, когда не могу говорить или идти ровно. Я бы сказал об этом Джеми, если бы был способен говорить и не был бы так сосредоточен на преставлении ног. Теперь я не был уверен, будто меня обязательно вырвет, но какая-то безответственная, склонная к разрушению часть моего мозга — вероятно, всего лишь несколько нейронов, но думаю, они есть в любом мозге и достаточно даже малочисленного хулиганского элемента, чтобы запятнать честное имя остальных — продолжала думать о яичнице и беконе на холодной тарелке, и каждый раз я почти… Потребовалось усилие воли для мыслей о холодных ветрах на вершинах холмов или узорах теней волн на волнистом песчаном дне — о том, о чем я всегда думал как о воплощении чистоты и свежести, что всегда отвлекало мой мозг от концентрации на содержимом моего желудка — потребовалось усилие воли для мыслей.

Но писать хотелось еще сильней, чем раньше. Джеми и девчонка были в дюймах от меня, держали меня под руки, я часто на них натыкался, но мое опьянение усиливалось — по мере того, как две быстро выпитые пинты и сопровождавшее их виски догнали мой кровоток — и я мог бы с тем же успехом быть на чужой планете, такова была вероятность понимания меня моими спутниками. Они шли по сторонам меня и разговаривали друг с другом, несли всякую чепуху, как будто она была важна, а я, у которого мозгов было больше, чем у них обоих вместе взятых, я, у которого было жизненно важное сообщение, не мог выдавить из себя ни слова.

Должен был существовать способ. Я попытался вытрясти мусор из мозгов и сделать несколько глубоких вдохов. Я пошел твердой походкой. Я тщательно подумал о словах, и о том, как они произносятся. Я проверил язык и горло. Я должен был собраться. Я должен был говорить. Я посмотрел вокруг, мы пересекали дорогу, к низкой стене была прибита табличка Юнион-стрит. Я повернулся к Джеми, а потом к девушке и ясно сказал:

— Я не знаю, придерживались ли вы, или до сих пор придерживаетесь мнения, — да, по крайней мере, вы двое, поскольку вы можете исключить вашего покорного слугу — мнения, которое однажды посетило и меня по поводу слова Юнион в наименовании улицы, которое несомненно ассоциируется с профессиональным союзом, объединяющим рабочий класс: в течение некоего, довольно значительного промежутка времени мне казалось, что это довольно социалистическая идея для отцов города — так назвать улицу; мне казалось, будто еще не все потеряно в смысле дальнейшей перспективы возможного мира или, по меньшей мере, прекращения классовой борьбы, если признание пользы профессиональных союзов смогло найти путь на столь почетную и важную табличку, но я должен признать, я был разочарован в данном ложно-оптимистическом мнении, когда отец — Боже, будь милосерден к его чувству юмора — однажды проинформировал меня: имеется в виду недавно подтвержденный союз английского и шотландского Парламентов, который местные отцы города, вместе с сотнями других городских советов того, что до этого объединения было независимым королевством — праздновали с такой помпой, безусловно, надеясь на всевозможные льготы.

Девчонка посмотрела на Джеми:

— Ен казау што-небудзь?

— Он просто откашлялся, — сказал Джеми.

— Я думала, ен казау штосци пра бананы.

— Бананы? — недоумевающе сказал Джеми, посмотрев на девчонку.

— Нет, — сказала она, посмотрев на меня и качая головой, — ты прав.

Вот и поговорили, подумал я. Очевидно, оба они в тяжелой степени алкогольного опьянения и не понимают правильный разговорный английский язык. Я тяжело вздохнул, посмотрел сначала на одного, потом на вторую, пока мы медленно шли по центральной улице мимо “Вулворса” и светофоров. Я посмотрел вперед и придумал план действий. Они перевели меня через следующий перекресток, причем я чуть не упал, пересекая бордюр. Вдруг я осознал уязвимость своего носа и передних зубов при столкновении с гранитом мостовой Портнейла на любой скорости больше доли метра в секунду.

— Я з сябрам ездили по колеям, проложенным лесниками по холмам дзесци на пяцидзесяци. Скальзили як на ралли.

— М-м.

Боже мой, они все еще говорили о мотоциклах.

— Куды мы яго тащим?

— К моей маме. Если она не спит, она заварит нам чаю.

— Твая маци?

— Ага.

— А.

И тут я мысленно увидел выход как при вспышке молнии. Это было настолько очевидно, что я не мог понять, почему я не видел этого раньше. Я знал, времени терять нельзя и смысла колебаться не было — я бы скоро взорвался — поэтому я опустил голову и освободился от Джеми и от девчонки и побежал по улице. Я хотел убежать, как Эрик, найти приятное тихое место — пописать.

— Франк!

— О, ради Бога, як ты утамиу, куды ты?

Мостовая по-прежнему была у меня под ногами, а они двигались более или менее так, как должны были. Я слышал, как Джеми и девчонка бежали за мной и кричали, но я уже пробежал мимо старого магазина, памятника погибшим солдатам и продолжал набирать скорость. Мой раздутый мочевой пузырь бежать не помогал, но и не настолько и мешал, как я боялся.

— Франк! Вернись! Франк, стой! Что с тобой! Франк, чокнутый ублюдок, ты себе шею свернешь!

— А, няхай сабе галаву сламаець!

— Нет! Он — мой друг! Франк!

Я свернул за угол на Бэнк-стрит, протопотал по ней, чуть не задев два фонарных столба, резко