Джоанна скрыла под улыбкой свою тревогу и зевнула.

Стальная рука переместилась на её грудь.

Дом был построен добротно, ни одна ступенька даже не скрипнула. Алекс задержался на площадке второго этажа. Коридор купался в бледном свете. Он был пуст. Сочетание запахов различных антисептиков и дезинфектиков напомнило ему о повторяющемся кошмаре Джоанны. Очевидно, эту часть дома Ротенхаузен использовал для своих исследований.

Алекс почти было собрался исследовать первую из шести закрытых дверей, как услышал голоса. Он пригнулся, готовый бежать или стрелять. Потом до него дошло, что разговаривают на нижнем этаже и что никто сюда не идёт. Привлечённый голосами, он решил на некоторое время отложить обследование второго этажа и спустился вниз.

Коридор первого этажа выглядел точно так же, как и два коридора над ним: исключительно чистый и тускло освещённый. В него тоже выходило шесть дверей. Одна из них была приоткрыта, и в комнате за ней громко разговаривали - спорили? - люди.

Алекс подошёл к двери и прислушался. Они говорили о нём и о Джоанне.

Он рискнул заглянуть в трёхдюймовую щель между косяком и дверью. Это был небольшой конференц-зал. Трое мужчин сидели за большим круглым столом, а четвёртый стоял у окна, спиной к ним.

Ближайший к двери мужчина был очень толстый. Он с трудом помещался в кресле. Толстяк разворачивал упаковку 'Lifesavers'.

'Ансон Петерсон'.

Имя пришло к Алексу само собой. По его сведениям, этого толстяка он никогда не видел. Однако, он знал это имя.

Другой мужчина был неестественно большой, но не толстый. Даже сидящий, он выглядел высоким. У него была бычья шея, поистине массивные плечи и широкое плоское лицо под низким лбом.

'Антонио Паз'.

Второе имя пришло к Алексу, как будто кто-то, сидящий в его голове, прошептал его. Он чувствовал себя так, как если бы родился и жил только для того, чтобы попасть в это место в это время.

Предназначение.

Судьба.

'Я не верю в это', - подумал Алекс.

Но у него не было другого объяснения.

Он был напуган.

У третьего человека за столом были жёсткие чёрные волосы, выступающий нос, глубоко посаженные тёмные глаза и смуглая кожа. Он выглядел опасным. Он был ниже Паза, но сложен более мощно. Хуже того, в его утончённо своеобразном напряжённом внешнем виде было что-то от психопата.

'Игнасио Каррерас'.

Четвёртый мужчина отвернулся от окна и встал к ним лицом.

Не веря своим глазам, Алекс чуть не закричал.

Четвёртый мужчина был сенатор Томас Шелгрин.

Толстяк сунул в рот мятно-ромовый леденец и какое-то время смаковал его. Затем он взглянул на Каррераса и сказал:

- Итак, решено. Вы убьёте Хантера сегодня, разденете его и утопите тело в озере.

Каррерас кивнул.

- Я отрежу ему кончики пальцев, чтобы полиция не смогла снять отпечатки. Я выбью ему зубы, чтобы не установили личность по записям дантиста.

Петерсон моргнул.

- А это не чересчур? Вскоре озеро замёрзнет, и когда они найдут его следующим летом или даже позаследующим, - рыбы ничего не оставят от него, кроме обглоданных костей.

- В этом отношении рыбы часто служат нам добрую службу, - сказал Каррерас. - Но что если им не удастся сделать их работу? Что если тело Хантера найдут завтра или послезавтра?

- Не найдут, - сказал Петерсон. - Какое-то время никто не будет искать его. Вот уже несколько дней, как он не звонит в свой чикагский офис. Никто не знает, что он поехал в Швейцарию. Когда они проследят его так далеко, то обнаружат, что он исчез без следа. Они не захотят прощупывать все озеро. С какой стати? Подумают, что он, с таким же успехом, мог быть убит в горах или в каком-нибудь другом городе, - или просто начать новую жизнь на южных морях.

- Он будет вторым судьёй Кратером, - произнёс обычно молчаливый Антонио Паз.

- Точно, - сказал толстяк, - он станет вечной тайной.

Каррерас нетерпеливо замотал головой.

- Я не верю в везение. Ни на йоту. Я сделаю все наверняка: отрублю ему пальцы, выбью зубы, изуродую лицо.

'И наслаждался бы каждой минутой этого', - угрюмо подумал Петерсон.

Последние полчаса Шелгрин, в основном, молчал. Теперь он подошёл к столу и посмотрел в лицо Петерсона.

- Вы говорили, что мне разрешат увидеть мою дочь, как только её доставят сюда.

- Да, дорогой Том. Но сначала её должен осмотреть Ротенхаузен.

- Зачем?

- Я не знаю. Но он сказал, что это необходимо, а он - хозяин этого места.

- Но не тогда, когда вы поблизости, - сказал Шелгрин.

- Ну, что вы, это его дом и его клиника.

- Когда вы здесь, неважно, кто владеет этим домом, - сказал Шелгрин. - Вы - типичный хозяин. Хозяин, куда бы вы не пришли. Это у вас в крови. Вы будете командовать адом через час, как попадёте туда.

- Это очень любезно с вашей стороны, дорогой Том.

- Я хочу видеть Лизу.

Каррерас вмешался, и Петерсон был благодарен ему за это.

- У меня есть вопрос, - сказал Каррерас. - Девушка. Что мы будем делать с этой девушкой, если...

- Всё будет улажено, - резко сказал сенатор. - Память Джоанны Ранд будет стёрта, а ей привита другая личность. Её устроят жить в Западной Германии.

- Это то, что случится, если всё пойдёт по плану, - согласился Каррерас, - но что, если она не вынесет 'лечение' второй раз? Что, если она свихнётся? Если её рассудок повредится? В конечном счёте, мы можем оказаться с 'овощем' на руках и должны быть готовы к этому.

- Этого не случится! - произнёс Шелгрин.

- Дорогой Том, я предупреждал вас, что может кончиться именно этим, - сказал толстяк. - В Вашингтоне, на прошлой неделе, я предупреждал вас.

- Вы все ещё пытаетесь обмануть меня, - сказал Шелгрин.

- Нет, дорогой Том.

Ещё немного, и Шелгрин вышел бы из себя.

- Вы хотите, чтобы я думал, что 'лечение' уничтожит её, - сердито произнёс он. - Вы хотите, чтобы я