Инамури продолжал задавать вопросы, пока не убедился, что ему больше ничего не удастся выяснить в этом направлении.

- Вы очень хорошо выполнили своё задание, Джоанна. В самом деле, хорошо. А теперь лечение окончено. Игла из вашей шеи убрана. И из руки тоже. И вы постепенно возвращаетесь с заоблачных высот.

- Нет. Я все ещё парю. Я продолжаю парить ещё очень долгое время. Где-то около часа.

- Ладно. Вы парите, но иглы из вас уже вытащены. И что происходит теперь?

Она закрыла лицо руками.

'Теперь сеанс не будет продвигаться так гладко, как прежде, - подумал Алекс. - Джоанна вынудит доктора выдавливать по капле эту историю из неё'.

- Джоанна, что происходит с вами?

- Мне стыдно, - произнесла она несчастно.

- Не надо стыдиться.

- Вы не знаете. Вы не можете этого знать.

- Не надо, Джоанна. Вы не сделали ничего плохого.

- Я умру. Я хочу умереть. Ради всего святого, позвольте мне выбраться отсюда и позвольте мне умереть!

- Вы в полной безопасности и совершенно здоровы.

- Больна. Больна изнутри. В душе.

- Что происходит с вами?

Она разъярилась:

- Черт вас возьми! Разве вы не слышите? Или вы совсем оглохли?

Проигнорировав эту вспышку, Инамури терпеливо спросил:

- Слышу что?

- Лязганье! Лязг, лязг, лязг! Механизмы. Они работают громко, как ружейные выстрелы. Механизмы в пальцах!

- Где теперь герр Доктор?

Её ярость опять превратилась в страх.

- О-около кровати. Он бьёт меня по лицу... этими... этими стальными пальцами.

- Продолжайте.

Её рука потянулась к шее.

- Его рука сжимает моё горло. Я пытаюсь избавиться от неё. Я действительно пытаюсь. Но не могу. Она стальная. Такая сильная. Такая тяжёлая и холодная. Он ухмыляется. Подлый ублюдок. Я парю очень высоко, но могу видеть его ухмылку. Какая мерзкая! Как пиратский флаг или эмблема на бутылочке с ядом. Опасность: высокое напряжение. Опасность: радиация. Вот такая ухмылка. Я нахожусь высоко вверху, но чувствую всё, что он делает. О, да. Да. Я знаю, что он собирается делать. Я знаю. О, Боже, я знаю, знаю!

- Не держите это в себе, - сказал Инамури. - Не делайте из этого секрета. Расскажите мне. Освободитесь от этого.

Джоанна быстро убрала руку с горла на грудь.

Её била дрожь.

- Это лязганье, - произнесла она. - Оно такое громкое, что я больше ничего не могу слышать. Оно заполняет всю комнату. Оно оглушает. Механизмы в его пальцах лязгают, лязгают.

- Что он делает?

- Он стаскивает простыню. Бросает её на кровать в ноги. Раскрывает меня. А я обнажённая.

- Продолжайте.

- Он стоит рядом. Ухмыляется. Затем он убирает с меня электроды, отбрасывает их в сторону. Он касается меня. Заставьте его уйти! Не позволяйте ему трогать меня! Не там. Не позволяйте ему трогать меня там. Пожалуйста!

- В каком месте он касается вас?

- Моих грудей. Сжимает, давит их этими ужасными стальными пальцами. Механическая рука. Он делает мне больно. Он знает об этом. Затем он трогает меня другой рукой - настоящей. Она холодная и влажная. И так же груба, как и искусственная.

Внезапно она потеряла самообладание. Ужас, гнев, стыд, ненависть и крушение надежд ошеломили её. Она начала жутко причитать, снова и снова повторяя как сумасшедшая: 'А-а-а-а-а, а-а-а-а!..'

В потоке нахлынувших чувств её первые выкрики поразили Алекса, как раскаты грома. За последние несколько дней он научился чувствовать такое, чего никогда не переживал прежде. В своём внутреннем мире он открыл многие человеческие возможности, которые всегда игнорировал раньше. Джоанна пробудила в нём чувства. Однако всё, что он перечувствовал за время их знакомства, по своей силе было сравнимо с лёгким бризом по отношению к той эмоциональной буре, которая сотрясала его сейчас. Он не мог вынести открывшееся зрелище. Ужас её прошлого подействовал на него более жестоко, чем если бы он пережил собственную агонию. Потому что если бы это была его рана, он мог бы сжать зубы и выстоять со стойкостью, которую долго воспитывал в себе, но, так как это была её рана, он мало что мог сделать, чтобы ускорить её заживление.

Он дрожал от неприятного сознания своей полной беспомощности. Он чувствовал, что разрывается на части. Когда он смотрел на Джоанну, горе переполняло его сердце, и он начинал молча плакать с ней, по ней. Две или три минуты доктор Инамури терпеливо повторял формулу успокаивания, пока Джоанна, наконец, не взяла себя в руки. Когда она затихла и успокоилась, он подвёл её к тому месту истории, где она остановилась, и попросил продолжать.

- Что герр Доктор делает сейчас, Джоанна?

Алекс прервал его:

- В самом деле, уважаемый доктор, не надо настаивать, чтобы она продолжала.

- Но я должен.

- Мне кажется, что мы все слишком хорошо поняли, что он делал с ней.

- Да, конечно. Мы знаем. И я вполне понимаю, что вы чувствуете, - сочувствующе сказал Доктор. - Но очень важно, чтобы она произнесла это. Ей надо открыть все не для вашей или моей выгоды, но прежде всего на пользу себе. Если я позволю остановиться здесь, то эти безобразные подробности останутся с ней навсегда, гноясь, как грязные занозы.

- Но ей так тяжело.

- Поиски правды никогда не бывают лёгкими.

- Она страдает.

- Она будет страдать ещё больше, если я позволю ей сейчас остановиться.

- Может быть, дадим ей небольшую передышку и продолжим завтра?

- Завтра у нас будут другие вопросы. Мне надо всего лишь несколько минут, чтобы закончить эту серию.

Без особого энтузиазма Алексу пришлось согласиться, что Инамури прав.

Доктор произнёс:

- Джоанна, где вот сейчас руки герра Доктора?

- На мне.

- В каком месте?

- На моих грудях.

- Что он делает затем?

- С-с-стальная рука движется вниз по моему телу.

- Продолжайте.

- Вниз к... моим бёдрам.

- А потом?

- Нет. Я не могу.

- Можете. И будете.

- Он трогает меня... там.