у каждой из шести сотен страховых компаний имеется около десятка разных форм полисов, а всего в картотеке его ведомства числится таким образом около шести тысяч вариантов. Не говоря уж о том, что формы эти без конца модифицируют и изменяют.

Мы тратим на статистику ещё немного времени, в результате чего мне удается доказать, что море бумаг, захлестнувшее страховую отрасль, делает невозможным контролировать её деятельность. Я передаю Уиксу полис Блейков. Заместитель комиссара говорит, что уже знаком с ним, но подчеркивает, что проверял полис лишь в процессе подготовки к судебному процессу. Я задаю ему вопрос про формулировку пункта о еженедельных взносах при страховании от несчастного случая. Полис в его руках вдруг сразу тяжелеет, Уикс лихорадочно листает страницы, надеясь побыстрее отыскать нужный пункт. Ему это не удается. Он суетится, нервничает и наконец счастье ему улыбается. Ответ довольно близок к истине, и я не возражаю. Затем я спрашиваю, каким образом данный полис предусматривает смену бенефициария, в данном случае – лица, в пользу которого заключается договор о страховании. Уикс так долго роется в бумагах, что я даже проникаюсь к нему жалостью. Все ждут. Присяжные недоумевают. Киплер ухмыляется. Драммонд кипит от злости, но руки у него связаны.

Наконец Уикс отвечает, но правильность его слов уже никого не волнует. Своего я добился. Затем я кладу перед собой на стол оба руководства в зеленых переплетах, словно собираюсь поговорить с Уиксом о них. Все пристально следят за мной. Взяв руководство для отдела заявлений, я спрашиваю Уикса, просматривает ли он хоть изредка внутренние наставления страховых компаний по рассмотрению заявлений страхователей. Уикс уже собирается ответить утвердительно, как вдруг, наверное, вспоминает про раздел 'Ю'. И – дает отрицательный ответ. Я, разумеется, потрясен. Задаю ему несколько нелицеприятных вопросов, после чего перевожу дыхание. Ущерб причинен и занесен в протокол.

Затем я спрашиваю Уикса, известно ли ему, что комиссар штата Флорида по страхованию в настоящее время расследует деятельность «Прекрасного дара жизни». Уикс впервые слышит об этом. А как насчет аналогичного расследования, предпринятого в Южной Каролине? И это для него новость. Может, он хотя бы про Северную Каролину слыхал? Да, какие-то слухи до его ушей доходили, но никаких документов Уикс не видел. А как насчет Кентукки? Джорджии? Нет, и (это занесено в протокол) его мало волнует, что делается в других штатах. И на том спасибо, говорю я, и мы расстаемся.

Следующий свидетель Драммонда также не состоит на службе у «Прекрасного дара жизни», хотя вполне мог бы. Зовут его Пейтон Рейски, а полный его титул звучит так: исполнительный директор и президент Национального страхового объединения. У него внешность и повадки весьма важной персоны. Мы быстро выясняем, что штаб-квартира его организации размещается в Вашингтоне и финансируется страховыми компаниями, интересы которых и представляет на Капитолийском холме. Типичная шайка зажравшихся лоббистов. По словам Рейски, они там вкалывают денно и нощно, не щадя животов своих, во имя справедливого отношения к представителям страхового бизнеса.

Одно влечет за собой другое, и допрос неимоверно растягивается. Рейски принес присягу в половине второго, а к двум часам мы успеваем выяснить лишь то, что НСО – истинные и бескорыстные спасители человечества. Капелла херувимов!

Рейски предается любимому занятию уже тридцать лет, и мы долго копаемся в его родословной и послужном списке. Драммонд пытается убедить присяжных, что перед ними классный специалист, досконально разбирающийся в любых мелочах страхового бизнеса. Я не возражаю. Я ознакомился с показаниями Рейски на другом судебном процессе и считаю, что он мне вполне по зубам. Лишь кудеснику по силам оспорить значимость изъятых разделов 'Ю'.

Рейски уверенно ведет нас по лабиринтам бюрократии, поясняя, как должна на деле функционировать сложная система рассмотрения заявлений. Драммонд с серьезным видом кивает – можно подумать, что оба сейчас разоблачают наши происки. И, угадайте, к чему они клонят? Оказывается, заявление Блейков рассматривалось в «Прекрасном даре жизни» в полном соответствии с официальными требованиями! Или почти в полном. Скажем, пару-тройку мелких ошибочек при этом, возможно, и совершили, но иначе в столь крупных компаниях и быть не может. Главное, что никаких мало-мальски серьезных просчетов допущено не было.

По мнению Рейски, «Прекрасный дар жизни» вправе отказать Блейкам в иске из-за несусветных размеров затребованной компенсации. Он торжественно объясняет, что никакой нормальный человек, еженедельно расходующий на поддержание страховки всего восемнадцать долларов, не вправе рассчитывать на компенсацию – пусть даже на пересадку костного мозга – в размере двухсот тысяч долларов. Смысл подобного полиса состоит в том, чтобы обеспечить некую поддержку, а вовсе не безбедное существование.

Драммонд затрагивает вопрос о злополучных руководствах. Нехорошо, конечно, получилось, заключает Рейски, но раздувать эту историю, которая яйца выеденного не стоит, вовсе ни к чему. Служебные руководства составляют и отвергают, то и дело перекраивают, а опытные работники, которые в своем деле собаку съели, вообще закрывают на них глаза. Однако, коль скоро мы так заостряем на этом вопросе внимание, он готов высказать свое мнение. Рейски раскрывает руководство, составленное для отдела заявлений, и охотно разъясняет присяжным некоторые его разделы. Все тут есть, черным по белому. Расписано как по нотам!

От руководств они переходят к статистическим выкладкам. Драммонд спрашивает, успел ли свидетель ознакомиться с нужными цифрами. Рейски серьезно кивает и принимает из рук Драммонда знакомую всем компьютерную распечатку.

Да, отказов по заявлением, поданным в 1991 году, было у «Прекрасного дара жизни» и впрямь немало, однако на то наверняка имелись веские причины. И ничего удивительного в этом нет. И вообще не следует слепо доверять цифрам. Если оценить положение с полисами за последние десять лет, то средний уровень отказов не превышал у «Прекрасного дара жизни» двенадцати процентов, что вполне соответствует усредненным показателям по всей страховой отрасли.

Цифры сыплются как из рога изобилия, и мы быстро начинаем в них путаться, чего Драммонд и добивался.

Рейски сходит с трибуны и начинает тыкать указкой в многоцветные диаграммы. Он с умным видом читает присяжным настоящую лекцию, и мне невольно кажется, что ему это не впервой. Все цифры легко укладываются в рамки средних показателей.

По счастью, в половине четвертого Киплер объявляет перерыв. В коридоре я забиваюсь в уголок вместе с Купером Джексоном и его друзьями. Советы этих стреляных воробьев приходятся весьма кстати. Мы приходим к выводу, что Драммонд откровенно тянет время, рассчитывая на спасительный уик-энд.

В течение всего дневного заседания я сижу, словно воды в рот набрав. Рейски разглагольствует допоздна, а на закуску преподносит свое мнение: он считает, что страховая компания вообще никаких серьезных нарушений не допустила. По лицам присяжных я вижу, как они рады, что Рейски наконец замолчал. И я доволен – несколько лишних часов перед перекрестным допросом мне отнюдь не помешают.

В обществе Купера Джексона и трех других адвокатов мы с Деком наслаждаемся продолжительным пиршеством в старомодном итальянском ресторанчике «У Гризанти». Хозяин, «Долговязый Джон» Гризанти – весьма колоритная личность, – усаживает нас в уютном кабинете, который здесь называют «ложей прессы». Гризанти сам приносит нам чудесное вино, которое мы даже не заказывали, и рекомендует блюда, которые нам следует отведать.

Вино восхитительно нежное, и впервые за долгое время мне удается стряхнуть напряжение и расслабиться. Должно быть, этой ночью я сладко высплюсь.

Ужин обходится более чем в четыре сотни, но Купер Джексон буквально выхватывает счет из руки официанта. Слава богу! Пусть наша фирма и стоит на полпути к богатству, но в настоящее время мы находимся на грани нищеты.