палатки чашку с молоком. Часто рысенок выпивал ночью молоко, и тогда хозяин палатки танцевал весь день вокруг копья и кудахтал, как курица, снесшая яичко.

В середине лета Киссур взял столицу «бронзовых людей» и повернул обратно в Харайн. Местный князь сначала обещал ему проход, но, наскучив миром в княжестве, длившемся вот уже целую неделю, изменил слову и напал. Ашидан, младший брат Киссура, и Сушеный Финик разбили его, и он бежал. После этого дружинники связали князя и повезли его к Киссуру, но по дороге отпустили, потому что это был человек уважаемый. Киссур поблагодарил их за верность господину и принял в войско.

После этого они пошли горами кинаритов, а у кинаритов за это время король был другой, и опять другой, и еще раз другой, как то в обычае у этих племен. Первый и второй короли, и еще куча каких-то племянников прискакали к Киссуру жаловаться.

Киссур посоветовался с Идари, а потом позвал своего брата и Сушеного Финика и сказал:

– Я пойду помогу моим друзьям кинаритам, потому что иначе этот новый король ударит мне в тыл, а вы возьмите каждый по тысяче человек и займите Каштановое ущелье, а то как бы Ханалай не запер вас в горах. Старшим над вами пусть будет Ашидан.

Итак, Алдон, тысяченачальник Киссура, бывший помощник столичного префекта, Ханадар Сушеный Финик, и Ашидан, брат Киссура, поспешили в Каштановое Ущелье. Четвертым с ними был Идди Сорочье Гнездо.

Ашидан приехал к Киссуру этою весной. Ему было пятнадцать лет, и он был сын Киссура-старшего и Эльды-горожанки. Ашидан приходился Киссуру младшим братом по матери, а если считать, как в империи, то и по отцу.

Эта Эльда была вдовою суконщика, которого Марбод убил, и от суконщика у нее было двое детей. Оба они стали хорошими купцами и большими людьми в том совете, который теперь правил Варнарайном.

Эльда по повадкам не очень-то напоминала простолюдинку, и теперь все говорили, что она была незаконной дочерью короля Алома. Когда в Варнарайне случилось то, что случилось, все заметили, что этого бы не случилось без Эльды.

Муж ее, старший Киссур, весь этот год пропадал в степях, и ходили слухи, будто его зарубили в верховьях Белой Реки. Эльде не очень-то понравилось, что Ашидан уезжает, потому что скоро предстояли выборы короля Варнарайна, и многие обещали ей отдать свои голоса в пользу мальчика. Когда он уезжал, она вышла за ворота к его коню, и он попросил ее что-нибудь сказать на прощанье.

Эльда ответила:

– Не стоит мне тебе ни о чем говорить на прощанье. Когда твой брат уезжал, я отдала ему кинжал, которым убили его отца, но он потерял этот кинжал и не хочет его искать. Если ты разыщешь этот кинжал – мои слова излишни, а если ты не станешь его искать – они бесполезны.

– Не стану я искать этот кинжал, – промолвил Ашидан.

– Тогда да не будет тебе ни в чем удачи, – сказала Эльда.

Когда Ашидан уехал, Эльда позвала работников и велела им срубить родовые деревца обоих сыновей. Деревце Ашидана было еще совсем тонкое, и сам Ашидан был похож скорее на мальчика, чем на юношу.

Ашидан привел с собой к Киссуру пятьдесят дружинников и получил от него еще тысячу. В тот день, когда он приехал, он был одет в боевой кафтан вишневого цвета, с белой опушкой. На ногах у него были сапожки из кожи серны, шитые в четыре шва и обернутые железными пластинами. Пояс кафтана, шириной в две ладони, был изукрашен единорогами и драконами, и к поясу был прикреплен тяжелый двуручный меч. Ашидан был юноша очень красивый, гибкий, как ветка ивы, с лицом нежным, как лепесток, с длинными белокурыми волосами и глазами цвета грецкого ореха, и все мужчины и женщины в лагере принимались танцевать при виде его красоты.

Второй тысяченачальник, Идди Сорочье Гнездо, был племянник старого Алдона. Ему было уже за тридцать. Сорочьим гнездом его прозвали оттого, что он три года простоял на одной ноге у храма бога Ятуна в горах, выпрашивая себе непобедимость. Сорока свила гнездо на его голове и вывела птенцов, и в конце концов даровала ему в награду то, чего он хотел. Больше об этом человеке нечего сказать.

Третий тысяченачальник, Ханадар Сушеный Финик, был большой князь у себя в горах и такой хороший певец, что нам стоит вернуться на девятнадцать лет назад и рассказать, как он стал певцом.

В то время Ханадару Сушеному Финику было пятнадцать лет. Он принадлежал к хорошему роду, но отец его и брат погибли при не очень почетных обстоятельствах. Мальчик в то время был с ними, и его хотели тоже зарезать, но пожадничали, и дело кончилось тем, что его посадили в корзинку и продали соседям.

С восьми лет Ханадар пас овец. Он был косноязычен, а волосы у него были короткие и слипшиеся.

Однажды ночью Ханадар ехал по песчаным дюнам, и съехал вниз, к реке. Вдоль по берегу росли ивы и кусты белой сирени. Сирень как раз отцветала, а под сиренью сидел человек, пел песню и чинил сеть. Ханадар заслушался и подъехал поближе, и тут увидел, что это его кровник. Человек поглядел на горы вдали и запел:

Тут кровник запнулся, не найдя подходящей строки. Заклятье слетело с Ханадара, он взял копье в руку и закричал:

– Обернись!

Тот оборотился, выхватил меч и воскликнул:

– Дай мне докончить строку!

– Клянусь божьим зобом, – ответил мальчишка, – ты начал эту песню в царстве живых, а закончишь ее в царстве мертвых!

Он бросил копье и прошиб врагу грудь и позвонки, так что тот упал и сразу умер.

Случилось так, что судья подземного царства не пустил покойника внутрь, придравшись к тому, что он не докончил песню, – а это был хороший поэт, – и вот мертвец стал бродить по округе и докучать живым. Как-то ночью он попался на глаза Ханадару Финику, и разинул на него свою пасть. Мальчик опять схватил копье и сказал:

С этими словами Ханадар бросил свое копье, мертвец вскрикнул в отчаянии и пропал, и все сходились на том, что на этот раз мальчишка победил его окончательно.

После этого Ханадар Финик начал сочинять хорошие песни.

Каштановое ущелье выводило через Голубые Горы к границам ойкумены, и у самого его устья, там, где горная речка, бежавшая по ущелью, сливалась с великой рекой Руной, стоял городок Лухун. Алдон и Ашидан в два дня дошли до перевала, откуда начинался спуск в ущелье. Там они поймали лазутчика, привязали его к веревке у колодца и начали черпать им воду. Лазутчик размок и сказал им, что внизу, в городе Лухуне, из-за неспокойного времени скопилось множество купцов и товаров, город охраняет часть войск Ханалая, девять тысяч пеших и тысяча «черных шапок» на конях; самого Ханалая там нет, потому что никто не думал, что Киссур так скоро перейдет через горы.

Ашидан, молодой брат Киссура, сказал Алдону:

– Брат мой стал осторожен, как мангуста. Зачем нам ждать его? Сдается мне, что Киссур не станет нападать на городок Лухун, пока не подвезет к его воротам эти новые пороховые баллисты.

– Да, – сказал Алдон, – не очень-то мне это по душе, когда за меня к городу подходит ремесленник, роется в земле и получает после штурма все богатство, на которое я рассчитывал. Еще подлей, когда города берут не оружием, а подкупом. Это уж совсем неблагородно, и тут трудно рассчитывать на грабеж. А ведь министр Нан говорил, что всякое дело должно обогащать человека, и каждый, преследуя свой интерес, способствует общему благу.

– Так почему бы нам, – сказал Ашидан, – не переправиться через Руну, и не взять городок с налету? Если враг решит, что перед ним все войско Киссура и сбежит от испуга, мы обретем богатство, а если враг одолеет нас из-за нашей немногочисленности, то мы обретем вещь еще лучшую – славу. Ведь богатство все равно надо потом раздавать друзьям, а слава останется с нами.

– Твоя правда, мальчишка, – сказал Алдон Широкоглазый.

После этого они оба пошли к Сушеному Финику.