Киссур вынул медальон с портретом Ванвейлена, зажег свет и стал его рассматривать. Подумал и сказал:

– Человек, который отказывается убивать других ради общего благ, вряд ли думает о пользе государства. Он боится, чтобы кто-то другой не убил его ради общего блага.

– Ага, – согласилась девица.

Среди ночи Киссур проснулся: девица тормошила его. Киссур открыл глаза и услышал стук в дверь.

– Городская стража, – зашептала девица, – беда! Никак тот лавочник обиделся, что вы ругали господина министра!

Дверь затрещала.

– Откройте! Проверка документов!

Киссур сел в постели. Что документов не было, это еще полбеды. Но сегодня были именины Чареники! Великий Вей! Киссур представил себе, какие слова высыпет Арфарра, когда узнает, что первый министр вместо именин тестя валялся с б…ми!

Девица сунула ему в руки одежду, и он так и выскочил с этой одеждой в окошко. Сверху заскрипела дверь, замерцал фонарь… Киссур поскакал стенами и садами. Шестой из садов был пуст, а дом заколочен.

Киссур стал одеваться, и тут… Что бы вы думали? Оказалось, что с борозд на кафтане спороты все кружева, и шитый золотом воротник тоже исчез.

Киссур хлопнул себя по лбу и сказал: «Да эта девка была в сговоре со стражниками! Ночью она просмотрела мою одежду, не нашла документов, нашла знаки богатства, и решила, что я – вор!» Киссур проверил меч и подумал, что достойнее будет ему самому сегодня проучить девицу, нежели поручать это завтра правосудию, но мысль о скандале, и без того неизбежном, удержала его. Киссур облизнулся, погладил рукой воздух и подумал: «Глупая женщина! Если б она не погналась за грошовой выгодой, она бы жила в шелку и пуху до конца жизни!»

А девица, крашеная под воробья, тем временем лежала в своей каморке и плакала. Стражники ничего ей не оставили, а еще и подбили глаз. Дело обстояло в точности так, как полагал Киссур, но девица ничего не смела возразить, чтобы хозяйка не выкинула ее в канаву. Девица всхлипывала и вспоминала статного вора в кружевном кафтане.

Ах, если бы ночные приключения первого министра на этом кончились!

Но Киссур срубил мечом засохший пенек в саду, воткнул меч в ножны, перескочил через садовую стену и зашагал к своему дворцу. Улица была полна лунных теней и богов, прибитых над дверьми.

Киссур прошел два или три квартала, как вдруг насторожился и, подкравшись, выглянул из-за угла. За углом стояли двое с мечами, а третий, без меча и в кружевном кафтанчике, испуганно пятился от них. Пока он пятился, от стены отделилась тень и взмахнула прутом с веревкой, петлей и сачком на конце. Человек в кружевном кафтанчике поймался в сачок.

– Эй, – громко объявил Киссур, – рыбак, ты удишь рыбку в неположенном месте!

С этими словами Киссур вытащил меч и бросился навстречу ночным рыбакам. И этот бой Киссура не стоит того, чтобы о нем долго рассказывать, потому что дело очень скоро кончилось тем, что одному человеку Киссур перерубил меч у рукояти вместе с пальцами, а другой кувыркнулся в канал и там утоп. А третий утек.

Киссур снял с головы пострадавшего сачок с петлей и увидел, что это был довольно молодой чиновник, с приятным круглым лицом, бровями, изогутыми наподобие листа антурии, и большими перепуганными глазами.

– Ах, – проговорил чиновник, плача, – спасибо вам, сударь, а то я был бы уже не жив.

– Пустяки, – отозвался Киссур, – терпеть не могу, когда убивают невинных.

После этого они направились в ночной кабачок и спросили там закуску и вино. В кабачке у входа висело зеркало. Киссур глянул в него и с сожалением убедился, что, действительно, кафтан его безобразно искромсан, и вдобавок, пока он скакал по крышам, на него налипли все семь разновидностей сора, и даже, кажется, две разновидности нечистот. Киссур сел за стол, нащупал шнурок на шее, и молвил с досадой:

– Ба, сударь! У меня украли кошелек! Это жаль, ибо я чертовски голоден.

Изящный чиновник, – из ведомства обрядов и церемоний, судя по платью, – оглядел Киссура и участливо спросил:

– Много ли было в кошельке?

– Не знаю, не больше двух тысяч.

Чиновник еще раз посмотрел на Киссура, изумляясь пьяному хвастовству простолюдина, и подумал: «Глупец! Этот варвар обрезал и заложил в ссудной лавке кружева с последнего кафтана: откуда у него быть хоть сотне грошей? А все-таки он хороший человек». Улыбнулся и сказал:

– Друг мой! Я почту за честь пригласить вас к трапезе.

По приказу чиновника принесли гречневую лапшу с подливой и ломтиками баранины.

– Эге, да я гляжу, вы мастер есть, – промолвил с улыбкой спасенный чиновник, когда Киссур, крякнув, в один миг опростал чашку, – не угодно ли еще чашечку?

– Пожалуй, – отозвался Киссур.

Киссур сьел еще чашку, и еще, а над четвертой задумался. Служаночка перемигнулась с молодым чиновником и шепнула ему: «Бедняжка, наверное, три дня не кушал! А ведь если его вымыть да приодеть – будет ничего».

Потом стали пить вино.

– Клянусь божьим зобом, – сказал Киссур, – вы не пожалеете об этом ужине!

Они разговорились, как друзья, и чиновник много рассказал о себе. Он сказал, что его зовут Иния, и что он служит в ведомстве обрядов и церемоний. Но чем гуще становилась ночь, тем печальней становился Иния. Киссур заметил и спросил его:

– Что вас тревожит? Могу ли я вам помочь?

– Ах, – вздохнул Иния, – сегодня ночью у меня свидание с одной достойной дамой: идти мне или нет? Я подозреваю, что это мой несчастливый соперник нанял тех головорезов, от которых я спасся лишь благодаря вам.

Киссур улыбнулся и сказал:

– Сударь! Я с великим удовольствием буду сопровождать вас. И если эта дама так хороша и знатна, как можно думать, глядя на вас, то верно уж у нее найдется служанка для меня.

Так-то чиновник по имени Иния и Киссур выбрались из кабачка и пошли темными улицами и ступеньками. Через полчаса они подошли к белой стене, чиновник свистнул, и Киссур увидел, как сверху спускается круглая корзина для арбузов. В этот миг луна выползла из-за тучки, верхушки деревьев и флигелей в саду вспыхнули призрачным дивным светом, и Киссур с изумлением сообразил, что это – его собственный дворец. «Ах, засранец, – подумал Киссур, – что он плел мне про знатную даму? Верно, он бегает к одной из служаночек Янни».

Иния уже собрался было садиться в корзину, как вдруг вдалеке послышался цокот копыт. Пустая корзина мгновенно взлетела вверх. Киссур с Инией бросились в придорожные кусты. Всадники подъехали и стали стучать в ворота: это были люди из военного лагеря.

– Ну, – огорчился Иния, – теперь будет суета до третьей стражи. Может быть, пойдем выпьем по чашечке вина?

На соседней улице они зашли в харчевню с двумя сплетенными тыквами на вывеске, и стали цедить через соломинку подогретое вино.

– А я, – сказал Киссур, – узнал стену. Это дворец первого министра. Что же вы говорили о знатной даме? Стало быть, ваша возлюбленная – одна из служанок первой госпожи?

Иния подмигнул и ответил:

– Сказать по правде, дружище, меня пользует сама госпожа Янни.

Киссур не шелохнулся, а только вынул изо рта соломинку и спросил:

– Ба! Да это уж не господин ли первый министр велел задать вам трепку?

– Нет, – ответил Иния, – это один человек из тайного ведомства, который утолял ее в прошлом месяце.

– А гнева господина первого министра вы не боитесь? Говорят, он рубит глиняное чучело с одного