остался красный след. Государь ударил еще, и еще, а потом схватил тяжелый жезл и стал бить как попало. Чиновник пошатнулся и встал на одно колено. Никто не осмеливался препятствовать Варназду, коль скоро сам министр не сопротивлялся. Государь бил и бил его, пока чиновник не упал наземь. Государь ткнул его сапогом в бок. Чиновник не шевельнулся. Только тогда подошли люди в парчовых куртках и поволокли первого министра из залы.

Киссур шагнул навстречу стражникам и сказал:

– Ты обманул доверие государя, негодяй!

Нан открыл глаза и встряхнулся.

– Щенок! Я никогда не приказывал тебя убивать!

– Чем ты это докажешь?

– Тем, что ты жив.

Все вокруг попрятали глаза, потрясенные. Старый сановник, Дамия, шагнул вперед:

– Государь! Не верьте гнусной интриге! Не совершайте непоправимого!

Тут же он был арестован.

Часть вторая

Революция

Глава десятая,

в которой чернокнижник Арфарра, сделав из бумаги соглядатаев, подсылает их на Собор «красных циновок»

Первым человеком во дворце, который осмыслил происшедшее, был министр финансов Чареника. Точнее, он осмыслил выгоду, которую можно извлечь из происшедшего, совершенно пренебрегши старинной поговоркой: «Преследующий выгоду не постигнет планов Неба».

Во исполнение своего плана он первым делом посоветовал начальнику Ведомства Справедливости и Спокойствия, министру полиции Андарзу перекрыть все семь выходов из дворца. Пока Андарз отдавал соответствующие распоряжения, Чареника увлек в укромный уголок своего секретаря, который имел привычку кувыркаться во взглядах, а совести не имел, и сказал:

– Я полагаю, что курс конвертируемого займа ни с чем не сообразен, и, как только станет известно об аресте Нана, на бирже начнется паника. Думаю, что если во избежание нелепых слухов перекрыть все отверстия из дворца, то можно продать за баснословную цену бумаги, которые завтра будут стоить меньше подписи казненного. Потому что, поистине, сказано: умный человек не отдает другим то, что может приобрести себе.

– О господин, – сказал секретарь, кланяясь, – я постиг ваш план, и он гораздо глубже, нежели вы сказали.

– Вот как? – спросил Чареника.

– Несомненно, – сказал секретарь. – Ибо всем известно, что Шимана Двенадцатый и прочие еретики составлены из алчности и преступлений разного рода. Когда станет известно об аресте господина Нана, бумаги займа не будут стоить ничего.

Если, однако, внушить Шимане через двойных агентов, что все произошедшее – не более чем комедия, придуманная Наном для того, чтобы сбить курс займа и расправиться с некоторыми людьми, тогда Шимана и «красные циновки», бесспорно, скупят эти бумаги. После этого займ можно будет отменить, а с Шиманой поступить по обстоятельствам.

– Поистине, – воскликнул Чареника, который полгода назад насмерть поссорился с Шиманой из-за верхнеканданских рудников, – ты угадал мой план!

После этого министр финансов вновь отыскал министра полиции Андарза, увлек его в уединенную беседку и начал так:

– Это очень плохо, что государь ударил первого министра, потому что у государя чувствительное сердце, и ему будет совестно увидеть человека, которого он избил, поверив клевете проходимца.

Чареника имел в виду продолжить, что ни арестованный министр, ни клеветник-проходимец не может быть первым человеком в государстве, и что первым человеком должен стать он, Чареника.

Министр полиции сказал:

– Напротив, государь, как человек тонко чувствующий, поймет, что если бы Нан поднял руку, чтоб защититься, то весьма многие в кабинете поспешили бы ему на помощь.

Чареника замер: все-таки этот Андарз в своем бесстыдстве заходил слишком далеко. Но он вздохнул и сказал, что не видит ничего страшного в происшедшем. Арест Мнадеса и прочих грязных людей есть, несомненно, победа.

Что же до ареста Нана – то слова того выскочки либо клевета, либо станут клеветой. У господина Нана слишком много друзей, и Небо, без сомнения, покарает их, если они проявят неблагодарность к другу. Андарз согласился с ним, ибо, хотя он не очень хорошо представлял, что может сделать Небо, он очень хорошо представлял, что могут сделать бумаги из личного сейфа первого министра.

Тут в беседку прибежал секретарь Чареники и еще несколько членов Государственного Совета. Они сказали, что государь подписал указ о назначении Киссура первым министром, а Киссур потребовал первым делом освободить какого-то очередного Арфарру и вместо того, чтобы пытаться приобрести благоволение окружающих, поскакал за этим сумасшедшим. Чареника сказал, что, без сомнения, воскресший старец поведает государю множество занимательных вещей о деревянных гусях и бездонных кубышках, после чего Киссур станет в глазах государя пылью и прахом, и государь тут же разорвет свой указ.

Андарз сказал, что это так, но если по каким-то причинам государь не разорвет указа, то сразу же начнется церемония вступления в должность, и во время обхода крытой дороги Киссура будут сопровождать двадцать «парчовых курток» с церемониальными мечами, и что вместо церемониальных мечей у них будут настоящие. Кое-кто содрогнулся, представив этого молодого безумца зарубленным у алтаря прямо на глазах государя, но Андарз громко закричал, что дело не в Киссуре, а в том, чтобы вразумить государя; что нельзя арестовывать людей просто так, что государь – тряпка, и, стоя над трупом Киссура, он тут же подпишет обязательства не казнить и не править без одобрения Государственного Совета.

Тут уж многие обомлели, услышав, что государя именуют тряпкой.

Чареника царапнул записку и выслал ее из оцепленного дворца.

В Нижнем Городе и на бирже никто не знал о том, что последовало в государевых покоях вслед за официальной церемонией. К концу дня курс государственного займа подскочил на пять пунктов. Люди, ближайшие к Чаренике, спешно, через подставных лиц, продавали бумаги.

* * *

В это время Арфарра играл со стражниками в «резаный квадрат». Стражник Изан принес ему из дому котелок с духовитой рисовой кашей и узел с выстиранным платьем. Костлявый старик, однако, ел как боги и покойники, не больше ложки от котелка, стражники дивились и окончательно уверовали.

Изан, только что заступивший в караул, стал рассказывать те новости, которые знал, и рассказал, что Мнадес арестован.

– Говорят, все случилось из-за какого-то полоумного чиновника. Откуда он взялся – никто не знает. То ли это была проделка Мнадеса, то ли самого Нана. Говорят, у этого чиновника рыбья чешуя на боках. Один человек из городской стражи признал в нем своего родича по имени Киссур Белый Кречет.

Арфарра мрачно сказал:

– Когда Киссура привезут сюда, посадите его в соседнюю камеру.

Потом стражники играли в шашки и пили вино. Изан показал Арфарре лиловую бумажку государственного займа и похвастался, что она теперь стоит вдвое дороже. Арфарра стал еще мрачнее.

Тут послышались шаги, закричали замки. Дверь камеры распахнулась, и на пороге камеры предстал комендант, а за ним – Киссур. Комендант был в длинной нешитой рубашке с цветочками, в чулках без сапог, и имел ошеломленный вид. Киссур был в утреннем своем платье свечного чиновника. Поверх платья на нем была алая бархатная ферязь, расшитая изображениями всех зверей и плодов ойкумены, и перехваченная поясом из серебряных пластин с укрепленными на нем кольцами дивной работы, – это была та самая ферязь, что утром еще облегала плечи первого министра, и печать, вдетая в правое кольцо, тоже принадлежала первому министру, – только в соседнее кольцо, на всякий случай, Киссур вдел ножны, из которых торчала витая головка меча.

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату