показал Шавашу книжечку и спросил:

– Если все дело обстоит так, как вы написали, то почему же яшмовый араван не творит сейчас чудес при войске Ханалая? Ведь с этими чудесами Ханалай мог взять столицу еще осенью.

Шаваш возразил:

– Зачем людям со звезд победа Ханалая? В трактате Веспшанки сказано: «Если в стране мир, чужеземные воины, вошедшие в страну, именуются захватчиками. Если в стране война, чужеземные воины, вошедшие в страну, именуются миротворцами. Империи подобает поддерживать начальников варварских земель в присущей им от природы вражде, ибо войска империи, пришедшие в эти земли, должны быть не захватчиками, а миротворцами». Да вот и господин Арфарра именно так усмирил Горный Варнарайн. Людям со звезд нужен не порядок, а хаос. Я думаю, что они скоро вмешаются, но я не думаю, что они сразу пришлют войска. Они сначала, например, пришлют хлеб в голодающую Иниссу. Потом окажется, что хлеб разворовали, и народ потребует от них войска охранять этот хлеб, как это давно описано у Веспшанки.

– Я не уверен, – несколько ядовито перебил молодой чиновник, – что люди со звезд читали трактат Веспшанки об управлении империей.

Пленник рассмеялся.

– Какая разница, как это называется? Яшмовый араван беседовал со мной очень подробно, но все различие, которое он сумел мне указать между нашими странами, было подобно различию, которое государь Веспшанка установил между нами и варварами. «Государи ойкумены, – сказал Веспшанка, – отличаются от королей варваров тем, что короли варваров управляют рабами, а государи ойкумены властвуют над свободными». Клянусь круглым Небом и квадратным Полем! Я спросил его, есть ли у них соглядатаи, и он ответил: «Нет, но у нас есть институт опросов общественного мнения!»

Арфарра полуприкрыл глаза и спросил:

– Что было после взрыва в Белоснежном округе?

– После взрыва я написал Нану тот отчет, который вы видели, и воспользовался случаем оформить отца Адуша, как покойника. Мне казалось, что яшмовому аравану будет приятно считать его покойником, и я хотел сделать так, как ему будет приятно.

После того как в кустах нашли стражника, убитого Киссуром, я довольно скоро разобрался во всех обстоятельствах дела, но мне никак не удавалось поймать яшмового аравана. Крестьяне его не выдавали, и даже наградой их нельзя было соблазнить, потому что было ясно, что награду за такое дело не одобрят соседи, и так сильно не одобрят, что от их неодобрения сгорит дом или повесится в лесу жена. Я обещал, в придачу к деньгам, право носить оружие… Куда там!

Шаваш усмехнулся.

– Этот человек добился, чего хотел! Он создал организацию без организации! Я не мог арестовать никого на основании его проповедей, потому что нельзя арестовывать людей, которые слушают проповедь о том, как делать добро! Я не мог арестовать никого на основании его дел, потому что он не создавал никаких тайных обществ! Он не учреждал ложные ритуалы, не совершал недозволенные церемонии, но вся провинция сидела у его ног! Он просто лгал моему народу! И как! Изо всех пророков, лгавших, будто они сошли с неба на землю, этот был единственный, кто лгал, что он этого не делал!

Этот человек, – продолжал Шаваш, – был снедаем безграничным честолюбием, он сам повысился в чине от небесного соглядатая до проповедника, от проповедника – до пророка мятежников. Не думайте, что там, в лагере Ханалая, главный – Ханалай! Яшмовый араван подождет, пока Ханалай возмет столицу, а потом казнит его за жестокость, и возьмет в свою руку сердце государя, и будет править от его имени! Эти игрушки, которыми он тешит государя, – знаю я эти игрушки, я их уже видел у него в Белоснежном посаде!

– Что было после взрыва? – сухо повторил Арфарра.

– Через месяц пришло известие об аресте Нана и бунте в столице, – я уже сказал вам, как я убежал и взял с собой документы. Мои собственные стражники, однако, ограбили меня, и я шел, добывая себе хлеб различными хитростями, пока не пришел в Архадан к отцу Адушу. Но отца Адуша там уже не было: проклятый монах сбежал неделю назад, и все сжег!

Шаваш помолчал и прибавил:

– Если это не его сожгли. После этого я повернул в столицу провинции, по некоторым признакам заключив, что там скоро произойдут странные вещи. Я шел не так быстро, как мне хотелось бы, и дважды слушал проповеди яшмового аравана: тот тоже шел в столицу. Я натерпелся много неприятностей от жадных люлей, пока не попался на глаза, в виде старика-крестьянина и с ворованным ослом, наместнику Ханалаю. Ханалай принял меня за крестьянина, или, по крайней мере, сделал такой вид. Во всяком случае, он не отпустил меня, а заставил идти за свой лошадью и едва ли не в упор стал расспрашивать, как отнесется народ к восстанию против государя. И к кому бы, вы думали, ехал в это время Ханалай? К яшмовому аравану!

То есть со стороны это было не очень заметно, но дело обстояло именно так, и наместник все время очень искусно наводил разговор на могущество проповедника. Он думал использовать яшмового аравана для своей выгоды, а на самом деле это яшмовый араван использовал его.

И вот наместник посадил его на хорошенького мула и стал сетовать на общее к нему недоверие, и на грехи государя, а яшмовый араван, по обыкновению, жмурил глазки и напоминал, что человеку следует судить лишь о своих собственных грехах.

После этого он потихоньку утек из усадьбы Ханалая и остановился у одного своего поклонника по имени Аша, ожидая нового предложения Ханалая. Мне очень не хотелось, чтобы человек, ответственный за гибель Нана, добрался до верхних ступенек ойкумены. Что же – я плюнул на свою жизнь и, явившись к аравану Фрасаку, потребовал у него ареста проповедника. Услышав, что во главе провинции может встать человек, которого он, Фрасак, отдал приказ арестовать, Фрасак так перепугался, что на следующий же день изловил его у въезда в пригород.

Это была самая большая моя ошибка. Мне казалось, что яшмовый араван ушел от Ханалая, ожидая более выгодных условий. На самом деле он ушел от Ханалая, ожидая другого: он понимал, что Фрасак, услышав о переговорах между ним и Ханалаем, непременно попытается его арестовать, что этот арест вызовет восстание, и что человек, чей арест вызвал восстание, станет безраздельным духовным владыкой Харайна!

И вот арестованного ввозят в управу, и я любуюсь на его затылок с надвратной башенки и рассчитываю преподнести ему самую большую в его жизни неожиданность, когда вдруг на галерею напротив меня выскакивает араван Фрасак и летит вниз головой в фонтан, вполне мертвый, а за ним этак неторопливо выходит наместник Ханалай и начинает распинаться по поводу негодяя, который вздумал учинить такой арест. Ханалай был тоже не дурак – он сообразил, что лучше возглавить грядущее возмущение по поводу ареста яшмового аравана, чем пасть его жертвой! Но Ханалай еще получит свое.

Арфарра сидел молча.

– Не будьте слепы, господин Арфарра! Лагерь Ханалая состоит из грабежа и убийства, а слава о милосердии яшмового аравана все растет и растет! Что он сделал, этот милосердный? Запретил сжечь пару городков? Помилуйте, – жить бок о бок с такой грязью, да еще иметь славу святого! Ханалай дважды глупец. Я знаю, что произойдет, когда Ханалай займет столицу: он отрубит голову сначала вам, потом Киссуру, а государю – не успеет. Ведь Ханалай не знает, что его пророк воистину может совершать чудеса! И вот, когда над головою государя будет занесен топор, с неба или еще откуда упадет молния о шести ножках, – и прямо на голову Ханалаю! А государь вернется в свой дворец и назначит первым министром яшмового аравана!

– Прощайте, чахарский князь, – сказал Арфарра, поднялся и вышел из комнаты. Вслед за ним гуськом засеменили два чиновника.

Шаваш остался лежать и глядеть в потолок. Между потолком и ним лениво колыхались зеленые круги: круги спускались все ниже и ниже, крутились и раскачивались, хотели вобрать в себя Шаваша. Шаваш думал о том, что Арфарра даже и не пытался добиться от него союза.

Пришел лекарь, раскрыл больного, стал мазать вздувшееся красное мясо на ногах и на животе.

– Я выживу? – спросил Шаваш.

– Нет, – ответил лекарь.

Oставив Шаваша, Арфарра прошел в свой кабинет и заперся там надолго,