Я сидел и курил, а сзади до меня долетали обрывки разговоров, из которых я узнал, что:

– …Серега был алкоголиком;

– …добрейший и безобидный парень так нелепо погиб в расцвете лет;

– …кара небесная его наконец-то настигла;

– …зачем-то полез по балкону к соседям поправлять антенну;

– …бывшая жена его закончила свои дни в психушке;

– …ему было видение, как Мурату Насырову, и он прыгнул вниз…

…и прочий бред.

В одном я был уверен на сто процентов: Серега Косилов обладал знанием, которое его мучило и которым он хотел поделиться со мной, когда выпадет удачное время, но, не дождавшись этого времени, он сам удачно выпал из окна своей холостяцкой и чертовски комфортной квартиры.

Почему он отключил телефон?

Почему не сказал мне сразу, что происходит?

Почему-почему-почему… Почемучка хренов! Еще немного – и начну реветь в голос.

Я поднял голову. Во двор въезжала еще одна милицейская машина, сине-белая «девятка». Она остановилась как раз напротив меня, хотя во дворе было еще полно удобных мест для парковки. Когда открылась передняя пассажирская дверца, я понял, что это не случайность.

– Добрый день, Виктор Николаевич! – улыбкой поприветствовал уже знакомый мне мент.

Кажется, фамилия его была Баранов, и он по-прежнему был похож на торговца шаурмой – такой же худощавый, загорелый и замученный, – и в левой руке его по-прежнему кувыркался странный предмет, напоминающий не то зажигалку, не то авторучку.

– Прекратите, капитан, – буркнул я, – какой он, в жопу, добрый, этот день!

Баранов кашлянул, захлопнул дверцу, и машина поехала искать место для стоянки.

– А я ведь ожидал увидеть вас здесь, – отметил капитан, останавливаясь возле меня. Я продолжал сидеть на бордюре, даже не пытаясь выглядеть вежливым. – Вы знали Сергея Косилова?

Я кивнул.

– Насколько хорошо?

Я посмотрел на него снизу вверх, прикрыв глаза рукой.

– Если вы рассчитывали встретиться со мной здесь, значит, вы подняли все его связи и наверняка должны знать, какие отношения нас с ним связывали. Мы с ним учились вместе. Что вы еще хотите узнать?

Баранов был мужик простой, или он хотел это продемонстрировать, поэтому без проблем присел со мной рядом.

– Я хочу понять, почему возле вас в течение трех дней без всяких видимых причин образовались два трупа.

Я усмехнулся. Бесцеремонность капитана уголовного розыска сделала свое дело: мне расхотелось рыдать и уже тянуло вцепиться зубами в чье-нибудь горло.

– Знаете, товарищ капитан, мне тоже хотелось бы понять.

– То есть вы никак не можете это объяснить?

Я покачал головой.

– Понятно. – Капитан посмотрел на часы, обернулся к тому месту, где лежал Сережка. – Он выпал из окна два часа назад. За это время мы не смогли бы так плотно перетрясти весь круг его общения, чтобы снова наткнуться на ваше имя. Стало быть, я не нарисовался бы здесь так скоро, тем более что это не наш район. Я здесь по одной простой причине, Виктор Николаевич.

Он вынул из кармана маленький полиэтиленовый пакетик. Внутри лежал сложенный вчетверо лист бумаги.

– Это, наверно, его предсмертная записка. Прочтите и попробуйте мне объяснить, что она означает.

– Я?!

– Да. Полтора десятка человек в нашем отделе с нетерпением ждут вашего комментария.

И Баранов одарил меня взглядом, не допускающим разночтений.

…Не буду говорить, Миша, что я испытывал в те минуты. Я смотрел на этот сверток, как полуживой наркоман на шприц с героином. Я взял его дрожащими руками (честно сказать, тремор был вызван все еще не прошедшим похмельем), развернул и уставился в рукописный текст, пытаясь разобрать Сережкины каракули. Надо сказать, что писал он так же, как и разговаривал. В целом ровный текст иногда словно выворачивался наизнанку, и без опытного чтеца манускриптов было не обойтись.

Мой заика прислал мне привет с того света. Пробежав половину записки, я оглянулся на его тело, лежащее на сырой траве под окнами десятиэтажки. Мне показалось, что он ухмыляется.