начал спускаться вниз, стараясь не потерять из виду «старого приятеля».

Тот шел не останавливаясь, размышляя о превратностях судьбы и нелепом поведении мирян. «Подумать только, назвать моего доблестного спасителя разбойником и послать на его поимку такой отряд, будто он — целое войско! Хорошо еще, что этому славному воину удалось уйти! Ну надо же…»

Что предполагалось после этих слов, он подумать не успел, ибо вдруг кусты у дороги раздвинулись, две тяжелые руки опустились ему на плечи и выдернули с тропы легко, как сам бы он сорвал ягоду лесной земляники. «О-о-о!» — попытался было вскрикнуть монах, но та же твердая, словно винодельческий пресс, рука с размаху опустилась ему на лицо, закрывая рот, а заодно и нос.

— М-м… — попытался что-то сказать богомаз и тут же услышал возле уха шепот:

— Тихо, не гневи меня, иначе я сверну тебе шею.

Монах порывисто затряс головой, вращая глазами, всем своим несчастным видом пытаясь дать понять, что готов молчать, не моргать и дышать через раз, лишь бы оставить все как есть, не утруждая шейные позвонки излишней нагрузкой.

— Ты узнаешь меня? — поворачивая собеседника к себе, проговорил Михаил Аргир.

Его пленник молча кивнул.

— Значит, и я не обознался. Скажи, Божий человек, разве вчера я не спас твою никчемную жизнь от разбойников?

Монах все так же безмолвно кивнул.

— Так что ж ты, ишачий помет, решил погубить мою?

Торговец образками лихорадочно замотал головой.

— Да что вы, как же ж?..

— Не лги мне! — Хищная усмешка сошла с губ ромея и, точно пытаясь унять нелепое дерганье головы собеседника, он ухватил его за горло, чуть сдавливая для пущей убедительности. Глаза монаха выкатились, и он захрипел.

— Я сам видел, как по твоим следам за мной пришла толпа гостей, которых я вовсе не приглашал к завтраку. Они следовали за тобой, несчастный.

— Я ничего об этом не знаю! — просипел придушенный монах. — Умоляю, отпустите! Я расскажу все, что мне ведомо.

— Давай. — Михаил Аргир разжал пальцы, и святой отец в изнеможении опустился на землю, хватая воздух ртом.

— Но я знаю совсем немного, — прошептал он, жалобно глядя на воина, более не казавшегося ему таким божественно прекрасным.

— Ну, — пропуская его слова мимо ушей, процедил ромей, — чем дольше ты будешь тянуть время, тем ближе к смертному часу.

— Я пришел, как мы и договаривались, принес вам еду и вино. Только вино забрали клибанофоры, — начал объяснять монах, — они появились вскоре после того, как я добрался до часовни. Вас там не было, я решил подождать, а тут они. Обыскали, вино забрали, пинков надавали. Я стал говорить, что негоже поднимать руку на Божьего слугу, так один меня древком копья так ткнул — синяк остался. Да сами поглядите! — Монах дернул рясу с плеча, демонстрируя темный след от удара, по-видимости, совсем недавний.

— Так ты, стало быть, утверждаешь, что не предавал меня?

— Христом Богом клянусь! — Священник торопливо перекрестился.

— Что ж, поскольку Всевышний надежно хранит меня от всякой мрази, я сочту его имя достаточным ручательством. Продолжай рассказывать, но помни: если что-то в твоих словах покажется мне ложью, я убью тебя не только за измену, а также за клятвопреступление и за поругание Божьего имени. Уразумел?

— Да-да, ну что вы, как на исповеди!

— Так ты хочешь сказать, что у клибанофоров, которыми, если память мне не изменяет, командует сын архонта, появилась новая забава. Всякое утро они выслеживают какого-нибудь монаха, идущего из города, и скрытно пробираются за ним, чтобы, обнаружив, куда он направлялся, отобрать у него вино и прогнать, надавав тумаков.

— Я не говорил такого, благородный господин!

— Не говорил. Но это следует из твоих слов, — усмехнулся Аргир. — Итак, отвечай быстро, кто еще знал о том, куда ты идешь?

— Отец Гервасий, — без запинки отрапортовал иконописец.

— Отец Гервасий? Это, что же, твой игумен?

— Он… — Монах замялся. — Он катаскопой.

— Так… — Рука топотирита палатинов легла на эфес меча. — Вот мы и докопались до истины. Совсем даже не глубоко оказалось. А скажи мне, досточтимый отче, чего это вдруг на ночь глядя тебя понесло в Бюро Варваров?

— Монеты!.. — расширив от ужаса глаза, выдавил мних.

— Что монеты? Тебе заплатили?

— Те монеты, которые дали мне вы…

— Что с ними?

— Если бы я попытался расплатиться ими в лавке или на базаре, меня бы тут же схватили. Архонт подписал указ, по которому всякий, кто платит такими монетами, обязан сообщить в Бюро Варваров, откуда они у него взялись. Если же не сделать этого, — монах вздохнул, — можно провести год в застенках или заплатить сто солидов. Только у меня нет ста солидов, да и не было никогда.

— Проклятие! — негромко процедил Михаил Аргир, коря себя за столь глупую, банальную ошибку. Конечно же, попытка расплатиться сицилийскими монетами неминуемо вела к порогу Бюро Варваров, во всяком случае, тут монах не врал.

— Но я рассказал, сколь доблестно вы сражались, спасая мне жизнь, — добавил продавец образков.

— То-то клибанофоры с утра пораньше пожелали со мной поближе познакомиться, — чуть заметно усмехнулся ромей. — Ладно, еду эти солдафоны не отобрали?

— Нет-нет, только вино.

— Тогда давай сюда. Хотя нет, сначала попробуй сам.

Монах развернул котомку с вареными яйцами, зеленым луком, жареным мясом.

— Они не отравлены, но если пожелаете…

В первую минуту Аргир глядел, как святой отец, «подчиняясь насилию», за обе щеки уплетает его вчерашний обед и сегодняшний завтрак. Затем, доверившись увиденному, бросился наверстывать упущенное.

— Так откуда у тебя деньги, если ты говоришь, что отец Гервасий их забрал? — откусывая большой ломоть свежей лепешки, произнес Аргир.

— Он любезно дозволил мне обменять их у отца казначея.

— Вот же, — бывший начальник дворцовой стражи покачал головой, — правду говорят, что у того, кто мяса не ест, вместо головы вырастает репа! Это ж он для того сделал, чтоб ты его людей прямехонько ко мне привел. А ты, дурак, и рад-радешенек.

Монах вздохнул:

— А что мне было делать, благородный господин?

— Ладно, живи пока. — Михаил Аргир отмахнулся, не желая более раздумывать над происшедшим и чувствуя, как приятно наполняется и тут же успокаивается бунтовавший желудок. — Расскажи лучше, что в городе слышно.

— Вчера, сказывают, побоище в торговых рядах произошло, — все еще недоверчиво глядя на подобревшего воителя, с опаской начал святой отец.

— Да? — кусая луковицу и заедая ее жареной телятиной, покачал головой Михаил Аргир. — Отчего же?

— Рассказывают, что сицилийца какого-то схватили, важную птицу, родич тамошнего короля. А люди того фрязина, стало быть, отбить его пытались.