Даже не глянув в письмо, он приказал нам открыть рюкзаки, которые наполовину были забиты бандеровскими агитками.

? Бандеровская пропаганда! ?с ненавистью выкрикнул он, поймав нас на обмане и швырнул рюкзаки вместе с письмом Oberst'a в канаву.

Когда он запихивал нас в грузовик, я заметил, что знаки на его форме не такие, как в военном лагере ? погоны были чёрные, а на двух ромбиках по краям воротника были буквы «S.D.», что, как мы позже узнали, обозначали «Sonder Dienst» ? «Специальная служба».

Пока грузовик ехал по трассе, мы знали, что направляемся на север, но когда он свернул на грунтовую дорогу, а затем на другую, ещё более неровную, мы утратили ощущение пространства и времени. Однако нам хоть было сухо. Снаружи лютовал ливень, словно хотел расквитаться за сухое лето. Мои запасные штаны и рубашка остались в рюкзаке, который выбросил в канаву солдат.

Наконец грузовик остановился. Мы стояли посредине площади, окружённой бараками и ограждённой колючей проволокой. Когда-то эти бараки использовали или для Красной армии, или как лагерь принудительных работ. Нас завели в один из бараков и затолкали в узкую пустую комнату.

Озадаченные таким развитием событий, мы сидели на полу, молча переглядываясь и прислушиваясь к малейшему шороху, который мог бы нам подсказать, что ожидать. Но слышно было только хлюпанье дождя по крыше и окнам. Я почти дремал, а Богдан мирно спал, растянувшись на полу.

Заскрипели двери, что-то глухо бухнуло на пол ? мы вскочили на ноги. Растерянные и напуганные, мы увидели в темноте тело человека, лежащего вниз лицом, всхлипывающего и судорожно хватающего воздух.

Мы забились в угол, и когда всхлипывание затихло, заснули. Утром мы увидели человека, сидящего напротив у стены. На его опухшем, избитом лице засохла кровь. Один глаз был похож на гнилую сливу. На нём была форма Красной армии с оторванными знаками различия. Сначала он не реагировал на наши вопросы, но когда мы рассказали кто мы, он сознался, что родился в Украине и окончил в Москве военную академию. Запинаясь из-за рассеченной нижней губы, он сказал, что был командиром танковой части, которую окружили немцы. Под шквалом воздушных и наземных атак он решил сдаться с несколькими теми, кто выжил. Он надеялся на «цивилизованное отношение» со стороны немцев, ведь что бы о них не думали, но они пришли с Запада. Но теперь он увидел их настоящее лицо.

Немцы привезли его и других офицеров на допрос в лагерь. «Они почему-то, ? сказал он, ? допрашивают ночью, а как это делают, видно по моему лицу. Они ведут себя с нашими офицерами хуже чем с преступниками. Если бы я знал про это, дрался бы с ними до конца. Мне ещё посчастливилось остаться в живых. Двух других сдавшихся со мной офицеров расстреляли, потому что на допросе выяснилось, что они комиссары».

Когда через несколько часов открылась дверь и солдат приказал нам с Богданом идти с ним, по мне прошёл мороз. Представляя своё лицо таким избитым, как у командира, я сжал зубы, чтобы приглушить страх перед болью. К удивлению, когда мы дошли до конца коридора, страх исчез, мной овладела какая-то болезненная уверенность.

Вопреки надеждам, нас не повели в казармы, где производили допросы, а затолкали в крытый кузов военного грузовика. Закрытые, не понимая куда нас везут, мы только знали, что после долгой ухабистой полевой дороги мы выехали на ровную. Через несколько часов мы снова ехали по грунтовой.

Наконец грузовик остановился. Мы услышали голоса на немецком языке и звук отворяющихся ворот. Грузовик проехал ещё немного и остановился: «Вылезайте!»

Справа на склоне стояло длинное приземистое здание из кирпича. Левее возле подножья за высоким ограждением из колючей проволоки я увидел то, что в сумерках казалось кучей кукол в лохмотьях формы Красной армии. Это были военнопленные. Медленно, еле волоча ноги, по щиколотку в грязи, некоторые из них приникли к ограждению, как привидения, выкатив на нас свои полумёртвые глаза, держась за ограду, они выцветшими, почти мертвецкими голосами, умоляли дать хлеба.

Может и нам с Богданом судится тут влачить жалкое существование? Ворота лагеря для военнопленных были метрах в двадцати.

Встревоженные, мы не поняли приказа конвоира и направились к воротам. Он остановил нас, показав на кирпичное здание и приказал идти туда. К удивлению, он с нами не пошёл. Что это ? капкан?

Мы шли медленно, ещё медленнее я открывал двери.

Мы оказались в освещённом помещении размером с небольшой спортзал, где достаточно чистый пол был застелен соломенными тюфяками. Что за чудеса? После суточного путешествия по ухабам в грузовике мы уже ни над чем не задумывались. Забыв про жажду и голод, мы упали на тюфяки и заснули.

На следующий день к нам присоединилось два грузовика «наших». Среди них было «руководство Организации» из Житомира и члены двух отрядов, которые пришли нам на замену в Белой Церкви. Оказалось, что два дня назад S.D. начало проводить повальные аресты наших отрядов, чтобы не дать Организации пробраться в Киев и установить там свою власть. Было подозрительным то, что среди задержанных не было пана Сороки ? руководителя нашей группы, а потом координатора всех групп в Житомире. Допускали, что он ? немецкий агент, выдавший немцам сеть отрядов. Покраснев, Богдан признал, что ошибался, считая пана Сороку «настоящим патриотом, преданным нашему делу».

Теперь нас было свыше шестидесяти. Военнопленные имели все основания завидовать нам ? мы ночевали под крышей, имели покрывала, воду, хлеб, каждый вечер суп, а их держали под открытым небом, под дождём и солнцем, спали они на грязной земле, пухли от голода.

Однажды мы с Богданом шли по дорожке между зданием и оградой и несли буханку хлеба из комиссариата. Сотни протянутых рук и скорбящих голосов молили у нас хлеба. Мы разломали буханку и кинули её за ограду. Господи, что там началось. Пленные рванули туда, где должен был упасть хлеб. Через мгновение там была огромная куча тел, которые лупили один другого. Мы не видели, кто поймал буханку, но когда народ разошёлся, несколько тел осталось лежать втоптанными в грязь.

Мы недоумённо раздумывали над тем, что мы сделали. У нас были добрые намерения, но итог..?

Это мне напомнило постулаты катехизма. Когда-то священник поучал нас, что «добрые» намерения делают плохие дела хорошими, а плохие намерения делают наоборот. Каким дураком был этот представитель Бога. Мы собственными глазами видели, что хорошее намерение может уничтожить людей.

Военнопленные мучались от холода и голода, а мы ? неуверенностью будущего. Немцы хорошо нас кормили, но не говорили, что будут делать с нами дальше. Казалось, они и сами не знают. Sonder Dienst нас задержал и привёз в лагерь, а лагерем руководили структуры вермахта (военных). Некоторые из наших руководителей считали, что волноваться нет надобности, что это «просто недоразумение» ? когда нас привезут во Львов, «наше правительство освободит нас». Самые высокопоставленные утверждали, что «немцам придётся ещё и извиняться за это недоразумение, так как без нас им не выиграть войну».

Про ход военных действий мы узнали случайно, когда Богдан нашёл в столовой смятую немецкую газету. Она была датирована 24 сентября 1941 года. В ней сообщалось о «наибольшей сокрушительной битве в мировой истории южнее Киева». Согласно газеты, в том бою Красная армия потеряла тысячи пушек, танков, свыше миллиона солдат было взято в плен. Эти потери, писалось в газете, свидетельствовали, что близится окончательное поражение врага. Словно для того, чтобы лишить последних сомнений в победе немцев, в статье на той же странице описывался какой-то Парацельзус ? «немецкий гений», который ещё четыреста лет назад предвидел большую победу Третьего Рейха.

Всё понятно: Киев в немецких руках, Германия выиграет войну. Наш коллектив несколько дней безостановочно обсуждал эти новости. Я уже эту статью знал почти наизусть. Я запомнил дату публикации, потому что через десять дней, 4 октября, из нас вызвали двадцать одного человека. Среди вызванных были наши руководители, и как ни странно, мы с Богданом. Во дворе нас ожидал крытый военный грузовик.

Мы поднялись в кузов, за нами ? вооружённый солдат. На наши вопросы он нехотя ответил, что мы едем в Лемберг. Все несказанно обрадовались. Один из руководителей уверенно выкрикнул: «А что я вам говорил ? скоро мы будем дома и на свободе!»