сбережения Жака быстро растаяли, и она так и не смогла купить себе новую одежду.

– Нет, – сказала Селеста, вдруг перестав истерически рыдать. – Когда родится ребенок, ничего не устроится. Все станет только хуже.

– Ну хорошо, хорошо. – Он поднял руки, не желая больше спорить и стремясь побыстрее оказаться в пивной, наедине со столиком грязной жирной посуды. – Я обещаю попытаться найти работу и жилье получше этих. Только перестань плакать и все время попрекать меня.

– Я уезжаю домой.

У Жака округлились глаза.

– Ты…ты шутишь?

– Не шучу. Я подумала и решила, что это единственный выход. К тому же мне не нравится Лондон. Я хочу, чтобы мой ребенок родился в Париже.

Жак застыл от изумления.

– А как же Сэм?! – воскликнул он. – Если твой отец узнает о нашем обмане, он напишет обо всем этому типу Джарману.

Селеста уверенно встряхнула головой:

– Об этом я тоже подумала. Здесь не о чем беспокоиться. Теперь, когда мы с тобой женаты, папа смирится с нашим браком, потому что у него нет выбора. Он будет счастлив, что у него скоро родится внук. И я уверена, его порадует, что Сэм устроила свою жизнь. Теперь они с Джарманом наверняка уже поженились и, вероятно, безумно влюблены друг в друга. Папа не станет разоблачать нашу уловку – зачем ему это? Ведь Джарман никогда не вернется во Францию, и Сэм тоже. Он никогда не узнает правды.

Однако Жак не разделял ее оптимизма:

– Не знаю, Селеста… Вернуться к твоему отцу… Это большой риск. Он может разозлиться и выгнать нас.

– Не говори глупостей. Я его дочь. Я ношу во чреве его внука. Ему не останется ничего другого, как принять нас.

И, самозабвенно обхватив себя руками, она начала танцевать по крошечной комнатке.

– О Жак, Жак, все будет чудесно, я нисколько в этом не сомневаюсь! Мы станем жить в моих апартаментах, займем целое крыло замка. Все будет как раньше, только теперь у меня будут ты и наш ребенок.

Жак смотрел на нее в мрачном молчании. Ему оставалось только одно – молиться, чтобы то, что она задумала, не обернулось катастрофой.

С каждым днем Сэм все больше и больше примирялась со своей новой жизнью.

Возможно, думала она, сыграло роль ее детство, проведенное среди зеленых холмов Виргинии, потому что, честно говоря, она чувствовала себя в прерии как дома и нисколько не скучала по городской суете. Правда, иногда ей не хватало некоторых благ цивилизации, но в общем жизнь среди дикой природы вполне ее устраивала.

Хотя о себе Буйный Дух говорил неохотно, он с удовольствием отвечал на вопросы о здешних краях. От него Сэм узнала, что Канзас принимал активное участие в Гражданской войне, а когда война закончилась, земли штата стали широко заселяться освобожденными неграми и белыми, желающими обосноваться на западе. Теперь в Канзасе вовсю строились железные дороги, а в Эбилин пригоняли скот из самого Техаса для дальнейшей перевозки на восток.

Еще Буйный Дух рассказал, что до появления белых индейцы в Канзасе жили мирно и спокойно. Они охотились, обрабатывали землю и никого не трогали. До тех пор пока правительство Соединенных Штатов не начало сгонять другие племена с земель, лежащих к востоку, и переселять их в резервации на территории Канзаса. Между племенами начались войны, жару в огонь подбросили без конца прибывающие переселенцы, и было пролито много крови.

– Для человека, который всю жизнь прожил среди индейцев, ты прекрасно образован, – удивилась Сэм. – Ты хорошо говоришь по-английски и отлично знаешь все, что происходит вокруг.

Кейд понял, что слишком распустил язык, и попытался исправить произведенное впечатление:

– Английскому меня научила мать. Иногда я бываю в поселениях, слушаю то, что говорят белые люди, и многое узнаю.

Они сидели на небольшом пригорке, и Сэм восхищенно любовалась простирающимся перед ними полем, поросшим подсолнухами. Высокие царственные цветы покачивались на ветру, словно желтоголовые солдаты, марширующие под неслышный барабан. За ними вдалеке, лениво переступая, паслось большое стадо бизонов.

– Здесь так красиво… – Довольно вздохнув, она легла на спину и стала смотреть в безоблачное небо. – Я еще не видела такого чудесного голубого цвета – разве что тогда, когда смотрю в твои глаза.

Он тоже лег и повернулся на бок, чтобы видеть ее. Когда он обводил пальцем контур ее щеки, Сэм поймала его ладонь и прижала к губам.

– Когда я так счастлива, – призналась она, – я чувствую себя виноватой.

– В чем тебе винить себя? Ведь ты же здесь не по своей воле. Тебе не терпится вернуться туда, откуда ты пришла.

Она отвела взгляд от его лица, потом снова посмотрела на него.

– Я уже не так в этом уверена. Здесь царит такой покой! Чем дольше я тебя знаю, тем больше мне нравится быть с тобой. Но какая-то часть меня говорит мне, что это дурно. Я знаю, что мой… – тут она запнулась: это слово всегда сходило с ее языка с трудом, казалось неестественным, – …мой жених, должно быть, ужасно беспокоится. Возможно, он даже считает меня мертвой.