Кейд сильно в этом сомневался, но вслух ничего не сказал. Будь ее женихом кто-то другой, такое предположение у него, пожалуй, могло бы возникнуть. А Бэллард… Он уже смекнул, что его невесту похитили из мести, и сейчас терзается не мыслью о ее возможной смерти, а мучительно гадает, изнасиловали ее или нет и в каком виде она окажется, когда ее в конце концов вернут, а главное – остались ли при ней деньги.

– Так ты, значит, не скучаешь по дому? – спросил Кейд, переводя разговор на другую тему. Ему не хотелось думать о Бэлларде и о том, что Селеста через какое-то время станет его женой.

Что же ему ответить? Как было бы просто, если б она могла сказать ему правду, объяснить, что на самом деле у нее нет своего дома! Его собственная жизнь такова, что он, наверное, с удовольствием слушал бы рассказ о ее приключениях на улицах Парижа, о том, как она жила в катакомбах, притворяясь мальчиком. Он наверняка смеялся бы и грустил вместе с ней, и это сблизило бы их еще больше. Но она не смела сказать ему правду, это было слишком рискованно. И Сэм придумала себе другую жизнь – жизнь богатой и избалованной дочери маркиза – и принялась описывать чудеса большого европейского города, роскошь огромного замка и великолепие балов и светских приемов.

Все, что слышал сейчас Кейд, только подтверждало то, что он уже и так знал, – у них нет будущего. Она никогда не сможет жить в его мире, а он ничего не знает о ее мире. Она принадлежит другому мужчине. И ничего с этим не поделаешь, а он дурак, что мечтает о том, чего никогда не может быть!

Он любовался ее красотой, глядя, как она рассеянно, погрузившись в какие-то свои воспоминания, теребит зубами травинку. Свободно рассыпавшиеся серебристые волосы, обрамляющие прелестное лицо, золотистая от здорового загара кожа, обретшее зрелую округлость тело – вся она представляла собой чудесное зрелище, и он почувствовал, что не сможет сдержаться.

Гуляя, они отошли далеко от пещеры, но здесь они тоже были одни, и он знал – никто не нарушит их уединения. Они уже занимались любовью в прерии, и обоим понравилось отдаваться страсти в окружении дикой природы. Он привлек ее к себе; она не сопротивлялась.

– Я хочу тебя, – прошептал он хрипло и завладел ее губами. Его руки начали уверенно, по-хозяйски ласкать ее тело, задержались на груди; потом он, продолжая целовать ее, слегка приподнял пальцами ее подбородок… Когда Кейд наконец оторвался от ее губ, он чуть откинул голову и, глядя ей в глаза разгоряченным взглядом, поднял подол ее замшевого платья. Она молча села, стянула платье через голову и отбросила его в сторону; он так же быстро освободился от своей одежды. Она попыталась было лечь на спину, но вместо этого он посадил ее верхом на себя.

Она провела руками по его груди, как всегда восхищаясь упругой твердостью его мышц. Коснувшись шрама, она вдруг спросила:

– Откуда у тебя это? Должно быть, рана была ужасной.

Кейд решил не говорить ей, что принимал участие в войне между штатами. Если потом в ее рассказах будет фигурировать голубоглазый индеец-полукровка, получивший шестидюймовый шрам на груди, сражаясь на стороне Севера, это может вызвать кое у кого – и особенно у Бэлларда – нежелательные подозрения.

– В схватке с другим племенем, – сказал он и поспешил сделать так, чтобы ее мысли сосредоточились на другом.

Держа за талию, он приподнял ее: когда их тела соединились, она громко вскрикнула, и ее волосы заметались по его лицу.

– Скачи, – приказал он. – Я хочу чувствовать, как движутся твои бедра, хочу ощущать на лице твою летящую гриву.

Сэм казалось, что она сейчас умрет от нестерпимого наслаждения. Она стояла на коленях и то приподнималась вверх почти до конца его мужского копья, то скользила вниз, пока не ощущала под собой его твердое тело. Одной рукой он не переставая ласкал ее грудь, распаляя ее все больше и больше, а другой крепко придерживал ягодицы, чтобы она не вылетела из седла во время своей дикой, бешеной скачки.

Сэм почувствовала, что сладостный взрыв уже близок, и поскакала еще быстрее, как жеребец, приближающийся к высокому и трудному барьеру. Но Кейд, ощутив то же, что и она, внезапно перевернулся и оказался сверху.

Когда он снова вошел в нее, Сэм запрокинула голову, тело ее конвульсивно выгнулось, и из глубин ее объятого блаженством существа вырвался счастливый крик. Кейд встретил экстаз молча, непроизвольно стиснув зубы, но все его тело безмолвно кричало от невыразимого восторга…

Держа ее в объятиях в мягком свете тлеющих углей, он думал о том, что никогда еще не знал такого полного, безграничного наслаждения. Сердце его тоскливо сжалось: когда она уедет, он больше уже не испытает того, что испытал сегодня.

Когда солнце приблизилось к западному краю горизонта и прерия окрасилась золотым и розовым, они вернулись в свой лагерь.

Утром Кейд поймал несколько рыбин и, нанизав их на шнурок, оставил в воде. Теперь Сэм, давно примирившаяся с обязанностями стряпухи, принялась чистить их для жарки, пока он разводил костер.

Возвращаясь от реки к пещере, она еще издали заметила, что Буйный Дух разговаривает с другим индейцем. Они – он называл их воинами – иногда приходили к пещере, и каждый раз он беседовал с ними так далеко от того места, где находилась Сэм, что она не могла разглядеть их лиц. Надо полагать, он делал это для того, чтобы впоследствии она не смогла дать подробного описания своих похитителей. Очевидно, с этой же целью он до сих пор продолжал покрывать свое лицо боевой раскраской.

Он не успел собрать достаточно хвороста для костра, и Сэм начала добирать недостающее, стараясь двигаться в противоположную от них сторону, чтобы не мешать их беседе.

Кейд смотрел на нее, радуясь тому, что теперь она почти всегда делает то, что он ей велит. Несмотря на их близость, он отлично помнил, как она упряма и как вспыхивает, если ее задеть…

– Ты не слушаешь меня, брат мой.

Он снова обратил взгляд на Храброго Орла:

– Я слышал все, что ты сказал.