Марш смотрел на него невинными глазами.
— Какой чемоданчик?
— С какими обычно ходят врачи. Не очень тяжелый, но, должно быть, с бумагами. Чемоданчик, который передал вам Фридман за полчаса до того, как позвонить нам. Видите ли, Марш, вернувшись к себе, он нашел на столе телекс с Принц-Альбрехтштрассе — предупреждение, которое мы разослали, чтобы не дать вам удрать из страны. Увидев его, он, как патриот, решил, что лучше сообщить нам о вашем визите.
— Фридман! — воскликнул Марш. — Это он-то «патриот»? Он вас дурачит, Кребс. Чтобы скрыть собственные делишки.
Кребс вздохнул. Поднялся и, обойдя вокруг стола, встал позади Марша, опершись о спинку стула.
— Когда все кончится, мне бы хотелось познакомиться с вами поближе. Правда. Если, конечно, от вас что-нибудь останется. Почему такие, как вы, сбиваются с пути? Мне хотелось бы знать. Из профессионального интереса. Чтобы пресекать это в будущем.
— Ваша страсть к самосовершенствованию достойна похвалы.
— Опять вы за свое? Тут все дело в том, как смотреть на вещи. В Германии — изнутри — происходят перемены, Марш, и вы могли бы стать их участником. Сам рейхсфюрер лично интересуется новым поколением, он прислушивается к нам, продвигает по службе. Он верит в перестройку, более широкую гласность, налаживание контактов с американцами. Время таких людей, как Одило Глобоцник, уходит в прошлое. — Наклонившись, он прошептал на ухо Маршу: — Знаете, почему Глобус вас не любит?
— Просветите.
— Потому что вы выставляете его дураком. Для Глобуса это смертельная обида. Помогите мне, и я спасу вас от него. — Кребс выпрямился и продолжал обычным голосом: — Где баба? Какие сведения Лютер хотел ей передать? Где чемоданчик Лютера?
Все те же три вопроса. Снова и снова.
В допросах есть своя ирония: они могут дать допрашиваемому столько же, если не больше, сколько допрашивающему.
По вопросам Кребса Марш мог определить степень его осведомленности. Некоторые вещи были ему хорошо известны: он знал, например, что Марш побывал в морге и что он отыскал в аэропорту чемоданчик. Но в его сведениях был существенный пробел. Если только Кребс не вел дьявольски хитрую игру, он, по- видимому, не имел представления о том, какие сведения Лютер обещал американцам. Только на это шаткое обстоятельство Марш возлагал единственную надежду.
Через по-прежнему безрезультатные полчаса в дверях появился Глобус, поигрывая длинной гладкой деревянной дубинкой. Позади него стояли два коренастых молодчика в черном обмундировании.
Кребс вытянулся по стойке «смирно».
Глобус спросил:
— Ну как, полностью сознался?
— Никак нет, герр обергруппенфюрер.
— Какая неожиданность! Думаю, теперь моя очередь.
— Так точно.
Кребс наклонился над столом, собирая бумаги.
Показалось ли это Маршу или он действительно увидел на этом вытянутом бесстрастном лице проблеск сожаления?
Кребс ушел. Глобус расхаживал взад и вперед, волоча по каменному полу дубинку и мурлыча под нос старый партийный марш.
— Знаешь, что это такое, а? — И, подождав, переспросил: — Нет? Молчишь? Это американское изобретение. Бейсбольная бита. Привез мне один приятель из посольства в Вашингтоне. — Глобус пару раз взмахнул ею над головой. — Собираюсь создать эсэсовскую команду. Могли бы тогда играть с американской армией. Как думаешь? Геббельс загорелся. Думает, что такое зрелище американцам понравится. — Прислонил биту к массивному столу и стал расстегивать мундир. — Если хочешь знать мое мнение, то ошибка была допущена с самого начала, в тридцать шестом, когда Гиммлер сказал, что все легавые из крипо должны носить форму СС. Вот и докатились до того, что имеем дело с мерзавцами вроде тебя и старыми засранцами вроде Артура Небе. — Он передал мундир одному из охранников и стал засучивать рукава. Потом ни с того ни с сего заорал: — Черт возьми, мы-то знали, что делать с такими, как ты! Это теперь расслюнявились. Больше не спрашивают, хватит ли у тебя пороху, а интересуются, есть ли докторская степень. В сорок первом на Востоке, когда пятьдесят градусов мороза и ссаки замерзали на лету, про докторские степени не спрашивали. Надо было слушать Кребса, Марш. Было бы лучше. Я, твою мать, думаю, что он один из ваших. — И передразнил жеманные манеры Кребса: — «С вашего разрешения, герр обергруппенфюрер, я хотел бы первым допросить подозреваемого. Думаю, что к нему нужен более тонкий подход». Какой в жопу тонкий! Подумаешь, какая птица! Будь ты моим псом, накормил бы тебя отравой.
— На месте вашего пса я бы её съел.
Глобус с ухмылкой кивнул одному из охранников.
— Послушай-ка этого молодца! — Поплевав на ладони, он взял бейсбольную биту. Повернулся к Маршу: — Смотрел твое дело. Вижу, что силен только в писанине. Вечные записки, разные докладные. Ну прямо несостоявшийся писатель. Скажи: какой рукой пишешь — левой или правой?
— Левой.
— Снова врешь. Давай-ка правую руку на стол.
Грудь словно стянуло железными обручами. Не хватало воздуха.
— А ну давай, твою мать!
Глобус взглянул на охранников, и Марша сзади обхватили крепкие руки.
Стул наклонился, голову пригнули к столу. Один завернул ему левую руку высоко за спину и стал выкручивать. Марш взвыл от боли. Тогда другой схватил свободную руку. Он почти вскарабкался на стол и уперся в неё коленом чуть пониже локтя, пригвоздив ладонью вниз к доскам стола.
В считанные секунды он был намертво скован. Только пальцы, словно пойманная птица, слабо трепыхались.
Стоя в метре от стола, Глобус концом биты легонько поглаживал пальцы Марша. Потом поднял её, замахнулся, как топором, и со всей силой обрушил на руку.
В первый момент он не терял сознания. Охранники отпустили его, и он сполз на колени. Из угла рта тянулась слюна, оставляя на столе мокрый след. Рука по-прежнему была вытянута вперед. Какое-то время он сохранял ту же позу, пока, подняв голову, не увидел, что осталось от его кисти — какая-то странная масса из крови и хрящей на плахе мясника, — и тут потерял сознание.
Шаги во мраке. Голоса.
— Где баба?
Удар ногой.
— Какие у неё сведения?
Удар.
— Что украл?
Удар. Еще удар.
Грубый сапог топтал пальцы, ломая их, размалывая о камень.
Когда он снова пришел в себя, то увидел, что валяется в углу; на полу рядом с ним, словно мертворожденный младенец возле матери, лежит раздробленная кисть. Перед ним на корточках сидит человек, кажется, Кребс, и что-то говорит. Марш силился сосредоточить внимание на его словах.
