— Я буду ехать следом, отставая часа на два. Рассчитываю присоединиться к тебе в отеле около полуночи.
Марш видел, что она ему не верит.
— Если не боишься, — поспешно добавил он, — то, думаю, бумаги должны быть у тебя, а также вот это… — Он достал из кармана второй похищенный паспорт. Пауль Хан, штурмбаннфюрер СС, родился в Кельне 16 августа 1925 года. На три года моложе Марша. Он и на фотографии выглядел моложе.
— А почему ты не оставляешь его при себе? — спросила она.
— Если меня арестуют и обыщут, найдут паспорт. Узнают, под каким именем едешь ты. Пауля Хана нетрудно связать с Магдой Фосс.
— Ты, по-моему, вообще не намерен ехать.
— Нет, очень хочу.
— Считаешь, что с тобою кончено.
— Неправда. Но у меня меньше шансов, чем у тебя, проскочить восемьсот километров так, чтобы мою машину не остановили. Ты должна это понять. Поэтому и едем врозь.
Шарли недоверчиво покачала головой. Он сел рядом, погладил по щекам, повернул лицом к себе и посмотрел в глаза.
— Послушай. Ты должна ждать меня — слушай же! — ждать меня в отеле до половины девятого утра. Если я не приеду, ты пересечешь границу без меня. Дольше не жди — опасно.
— Почему до половины девятого?
— Постарайся попасть на пропускной пункт как можно ближе к девяти часам. — Ксавьер целовал девушку в мокрые щеки, продолжая объяснять: — В девять часов «любимый отец немецкого народа» выезжает из рейхсканцелярии, направляясь в Большой зал. Он уже много месяцев не появлялся на публике — это подстегивает возбуждение. Можно быть уверенным, что у пограничников на посту будет радио и они будут слушать Берлин. Лучшего момента не придумаешь. Они просто махнут рукой, давая знак проезжать.
Шарли встала и размотала тюрбан. В слабом свете чердачного помещения её волосы светились белым светом.
Она сбросила с себя второе полотенце.
Бледная кожа, белые волосы, темные глаза. Привидение. Ему требовалось убедиться, что она настоящая, что они оба живые; Марш протянул руку и дотронулся до нее.
Они лежали обнявшись на маленькой деревянной кровати, и Шарли шептала ему о будущем. Завтра под вечер их самолет приземлится в нью-йоркском аэропорту Айдлуайлд. Они направятся сразу в «Нью- Йорк таймс». У неё там знакомый редактор. Первым делом нужно снять копию — дюжину копий, — а потом как можно быстрее опубликовать. «Таймс» — самая подходящая для этого газета.
— А что, если они не станут печатать?
Мысль о том, что можно печатать что хочешь, не укладывалась у Марша в голове.
— Станут. Господи, да если они не опубликуют все это, я встану на Пятой авеню, как те чокнутые, которые не могут издать свои романы и раздают копии прохожим. Но не бойся — ещё как напечатают, и мы перевернем историю.
— Но поверит ли кто-нибудь?.. — Такое сомнение росло в нем с момента, когда они вытряхнули содержимое чемоданчика. — Разве этому можно поверить?
— Поверят, — сказала девушка убежденно, — потому что у нас на руках факты, а факты меняют дело. Без них ничего нет — пустота. Но предъяви факты — приведи имена, даты, приказы, цифры, время, адреса, карты, расписания, фотографии, диаграммы, описания — и сразу пустота приобретет объем, станет поддаваться измерению, превратится в нечто убедительное. Конечно, даже очевидную вещь можно отрицать, опровергать или просто игнорировать. Но любая из этих реакций сама по себе есть
Некоторые не поверят — они не поверят, сколько бы улик им ни предъявляли. Но, думаю, у нас здесь достаточно всего, чтобы сразу же остановить Кеннеди. Не будет встречи в верхах. Не будет переизбрания. Не будет разрядки. А через пять лет или пятьдесят это общество развалится. Нельзя созидать, если фундаментом служит массовая могила. Люди все же лучше, чем кажутся, они должны быть лучше — я верю в это, а ты?
Марш промолчал.
Он не спал, встречая ещё один рассвет в Берлине. В окне чердака — отражение знакомого серого лица; старый собеседник.
— Ваши имя и фамилия?
— Магда Фосс.
— Родились?..
— Двадцать пятого октября 1939 года.
— Где?
— В Берлине.
— Чем занимаетесь?
— Живу с родителями в Берлине.
— Куда следуете?
— В Вальдсхут. Там встречусь с женихом.
— Фамилия?
— Пауль Хан.
— Цель поездки в Швейцарию?
— На свадьбу подруги.
— Где?
— В Цюрихе.
— А это что?
— Свадебный подарок. Альбом для фотографий. Или Библия? Или книга? Или кухонная доска? — Она проверяла на нем ответы.
— Кухонная доска — прекрасно. Подумать только, ради того чтобы её вручить, такая девушка, как Магда, отправляется за восемьсот километров. — Марш ходил взад и вперед по комнате. Остановился и указал на лежащий на коленях Шарли сверток: — Разверните, пожалуйста, фрейлейн.
Она задумалась.
— Что на это сказать?
— Ничего на это не скажешь.
— Ужасно. — Она достала сигарету и закурила. — Взгляните, пожалуйста, сами. У меня дрожат руки.
Было почти семь часов.
— Пора.
Гостиница просыпалась. Проходя по коридору, они слышали за тонкими дверьми плеск воды, звуки радио, детский смех. А где-то на втором этаже, несмотря ни на что, раздавался мужской храп.
Они обращались со свертком с большой осторожностью, словно это был контейнер с ураном. Журналистка запрятала его в чемодане под одеждой. Марш спустился по лестнице и, минуя пустой вестибюль, вынес чемодан через пожарный выход во двор гостиницы. На Шарли был темно-синий костюм, волосы — под косынкой. Взятый напрокат «опель» стоял рядом с «фольксвагеном». Из кухонных окон слышались голоса и шипение поджаривавшихся блюд, тянуло запахом свежезаваренного кофе.
— После «Бельвю» сворачивай направо. Дорога идет вдоль долины Рейна. Мост никак не минуешь.
— Ты уже говорил.
