– Я путник, – продолжал Варан. – Хожу по миру… ищу одного человека. Пришел за советом. Может быть, ты знаешь, где его искать?

Она молчала.

– Я не прошу у тебя ночлега, – Варан позволил себе улыбнуться уголками губ. – Я не стану злоупотреблять твоим гостеприимством… Скажи…

Он вдруг запнулся. Колдунья отреагировала на его запинку мгновенно – напряглась, подалась вперед, чуть приподняв сомкнутые руки.

– Скажи… – Варан не знал, что говорить. Секунду назад он готовился спросить о том, кого искал, но теперь потерял свой вопрос, потому что понял: черноволосой женщине за холмами недолго осталось греться у нового очага. Та, что стоит сейчас перед ним, обязательно пошлет на запад новые «ожерелья», и счастье, если потери семьи ограничатся только полем и домом. Его печка останется стоять среди развалин, среди мертвой мягкой земли, и липкие мошки станут кружиться над цветами…

– Послушай, – он заставил себя улыбнуться шире. – Может, ты перестанешь мне угрожать? Я боюсь тебя. Не надо пугать меня еще больше…

– Ты врешь, – сказала колдунья. – Ты не боишься и вполовину против того, как должен бояться.

– Нет, я боюсь, – сказал Варан, глядя на ее руки, и вправду почувствовал страх. – Я клянусь тебе, что не сделаю и шагу…

Она смотрела на него, будто пытаясь прочитать надпись у него на лбу.

– Ты что, можешь бояться меньше и больше – по желанию?

– Я все расскажу тебе, если ты позволишь, – терпеливо кивнул Варан. – Я пришел издалека. С побережья.

– Ты врешь, – она нахмурилась.

– Тебе ли не знать, что не вру! Я родился на островах… Она разглядывала его – теперь почти с ужасом.

– Ты не врешь, – пробормотала, и в голосе ее Варану почудилось благоговение. – Ты не врешь…

Она разомкнула ладони. Руки упали вдоль тела; ей понадобилось усилие, чтобы снова ими овладеть. Она поправила волосы, и Варан наконец-то разглядел ее лицо – острое, сухощавое, с глубоко запавшими глазами.

– Ты хочешь сказать, что я некрасива? Говори. Твои слова и твои мысли не имеют значения, – голос ее звучал теперь устало. – Ну, выкладывай, я и без того потратила на тебя слишком много времени… Зачем ты пришел?

– Ты не попросишь меня сесть? Она смерила его взглядом:

– Ты ведь не маг… Откуда в тебе эта… наглость?

– Я винтовой. И в детстве и в юности был винтовым. Знаешь, что это такое? Она молчала.

– Ну, – подсказал Варан, – люди на таких смешных конструкциях… которые не могут летать, но все равно почему-то летают. В межсезонье, когда вода опускается…

– Ты не врешь, – сказала она с подозрением. – Ты знаешь, что я чую неправду…

– Моя госпожа, я стараюсь не врать никому. Так проще. Она разглядывала его. Варан смотрел ей в глаза.

– Там, – она показала на запад, Варану за спину, – действительно есть море?

– Море там, – он махнул левой рукой, указывая на северо-восток. И добавил: – Я думал, ты тоже с побережья.

– Я?

Лицо ее исказилось, Варан подумал, что совершил-таки ошибку и сейчас расплатится за это жизнью. Но колдунья не стала плеваться пламенем; она повела плечами, будто от холода, снова поправила волосы и отступила в глубь стрельчатого проема:

– Можешь войти.

И Варан вошел.

Винтовая лестница, ведущая в башню, покосилась. От щели к щели метался ветер, со ступеньки на ступеньку текли ручейки песка, стены были покрыты копотью давнего пожара. Колдунья шла сзади, ни на секунду не выпуская Варана из виду.

– Ты не любишь гостей, – сказал Варан, окидывая взглядом круглую комнату с наклонным полом, – маленькую, темную, даже в уродстве своем удивительно похожую на комнату Подорожника под слепящим солнцем межсезонья.

– Знаешь, почему ты до сих пор жив? – спросила колдунья.

Варан пожал плечами:

– Может быть, потому, что пришел к тебе с добрыми намерениями?

– Ты – с добрыми? – Тонкий рот ее сложился в ухмылку. – Ты просто слишком слаб, чтобы угрожать мне… Но дело не в этом. Ты жив потому, что чужак и бродяга. Этих, – сухощавое лицо подернулось омерзением, – этих… пожирателей падали… я не щажу, чтоб ты знал. Помни об этом.

Варан огляделся в поисках места поуютнее. Комната Подорожника полна была светлого дерева – панели, ширмы, половицы, мебель; здесь, как в наибеднейшей хижине поддо-нья, ничего деревянного не было вовсе. Черные от копоти стены, грязный каменный пол, вытертая шкура в углу, служившая, вероятно, постелью. Нет мебели. В ничем не прикрытое окно свободно врывается ветер.