– Жги! – кричал хозяин, и Варан опять не слышал его слов, но прекрасно видел глаза и губы. – Жги! Жги!

Варан прищурился. Поднял свой факел на длинном древке и почти без усилия дотянулся до синего шара; за миг до прикосновения на него глянуло оттуда лицо Нилы – искаженное лицо утопленницы…

Пламя факела коснулось синей «бусины».

Бусина лопнула, разбрызгивая жгучие искры.

Взвыв от боли, Варан упал на землю и закрыл голову руками. Земля металась под ним. На спину падали камни и комья травы. А в небе лопалось и лопалось, трескалось, и гасло, и погасло совсем – ни единого сполоха, только отблески горящей ямы со смолой…

Под землей трудно было дышать. Варан выбрался из завала; хозяин бежал к лесу, вернее, ему казалось, что он бежит, на самом деле он ковылял, опираясь на древко факела, как на клюку.

– Уходи! – кричал хозяин, неизвестно к кому обращаясь. – Уходи!

Варан огляделся. Поле уцелело; по полю ползала, как заклятая, жена хозяина, гладила, и утешала, и обещала невесть что… Рядом стояла на коленях черноволосая невестка с погасшим факелом в руке. Смотрела, не отрываясь, на Варана.

Пятое «ожерелье» опускалось у самого леса. Внизу его ждал одинокий огонь факела.

– Уходи! – кричал хозяин.

Варан смотрел на падающее «ожерелье», обреченно ожидал нового толчка подраненной земли – но огонек факела рванулся вверх, и Варан увидел, как один за другим лопаются, гаснут «бусины», разбрызгивая вокруг зеленые искры…

Черноволосая женщина закричала, перекрывая рев бури и треск огня.

Варан мельком глянул на восток. Небо над холмами оставалось темным – ни одного нового «ожерелья».

Варан поднялся. Подошел к горящей яме, зажег новый факел.

Кто-то лежал на земле, прижав колени к животу. Варан склонился над лежащим – это был младший сын хозяина, и он был жив.

Хозяйка подползла к невестке, растянувшейся на земле. Неуверенно потрясла ее за плечо. Черноволосая застонала.

Спотыкаясь о каждую кочку, Варан двинулся к лесу. На полпути помог подняться хозяину; тот снова ослабел, губы его обвисли, глаза казались не просто старыми – старческими. Варан покосился на восток; нет, новой опасности не было.

– Он жив, – сказал он старику. – Как ты и я. Пойдем, поможем ему…

Лес шумел. Варан не мог понять, чего больше в его шуме, – угрозы или страха.

Они шли молча. Потом хозяин вдруг сказал громко и внятно:

– Он его не пускал. Только за ягодами по малолетству. А так – нет…

Варан не сразу понял, что речь идет о лесе – и том, кто кинулся его защищать.

– Ты его не пускал! – крикнул хозяин, обращаясь на этот раз к стене деревьев, слабо подсвеченных факелом. – Ты…

Варан споткнулся. То, что валялось под ногами, было человеческим телом.

Старик готов был свалиться рядом, когда тело пошевелилось, перевернулось на спину и застонало сквозь зубы.

Утро встретили на развалинах.

Крепкий, любовно возведенный дом не выдержал конвульсивного подергивания умерщвляемой земли. Трещина расколола его пополам. Западный угол осыпался. Остатки стен покосились.

Утро было холодным. Дети спали, укутанные ворохом одеял. Рыжая невестка хозяина разожгла костер во дворе, обложила его кирпичами и среди всеобщего оцепенения варила кашу.

Старая хозяйка не уходила с поля. Ползала с серпом в руке, подрезала колосья. Пела в сотый раз одну и ту же песню.

Старший сын хозяина, одолевший «ожерелье» на опушке леса, цедил кипяток из деревянной кружки. Жена пыталась намазать его лицо целебной мазью от ожогов, но тот морщился, уворачивался и просил оставить его в покое.

Один хозяин сохранял, кажется, бодрое расположение духа.

– Отстояли, – говорил он в десятый раз, разглядывая обожженные руки. – Теперь у него, сволоча, надолго мощь закончилась, теперь погодит… А там и второй урожай соберем…

Никого не радовала столь короткая перспектива. Младший сын забился в единственную сохранившуюся комнату и там, скрючившись на лавке, изображал страдание. Варан прекрасно его понимал: в решающий момент рядом с парнем не оказалось никого, кто успел бы дать ему подзатыльник, парень смалодушничал перед лицом мерцающих огней и теперь сам себя презирал за трусость. А может, это с ним не в первый раз…

К восходу солнца тучи разошлись. Вернулась Тюфа; она, в отличие от младшего сына хозяина, никаких угрызений совести не испытывала – наоборот, шумно радовалась, что страшная ночь закончилась и небо с землей не поменялись местами.

На нее почти не обращали внимания.

– Теперь у него, сволоча, надолго мощь закончилась… – повторял хозяин.