холодает.

— Погоди, я способ получше знаю, — Александр нырнул в сумеречную, мерцающую тишину возле палаток. Нашел свой рюкзак, отстегнул пухлый сверток. Вернулся к костру. — Накинь на плечи. Если дров подкинуть, ты ноги поджаришь, а спина все равно мерзнуть будет. Надевай, не бойся, порохом не пахнет, кровью не заляпано. Я этот бушлат уже здесь купил, мой старый весь вытерся.

— А почему не куртку? Сам говорил, никак с войны не вернешься — не надоело? — Толстое камуфляжное одеяние чуть не вывалилось из непривычных рук. — Бр-р-р, какой холодный!

— Ничего, сейчас прогреется. А куртку — ну где ты такую найдешь, чтобы и под рюкзак не жалко, и у костра, и грязь не так видна? И сколько она стоить будет? Хотя вообще-то ты права, пора шкуру менять. Ладно, давай теперь разговорами погреемся — или еще чаю плеснуть?

— Только подогрей. Да ладно, не вешай, просто к костру поставь! — Лена неожиданно рассмеялась. — Вот видишь, и тебя учить нужно! Рано тебе еще к старшим, рано! Не буду рассказывать!

— Погоди, так эта ваша компания, которая осенью собралась, — это и есть старшие?!

— Тепло, еще теплее! Скоро совсем жарко будет! Вообще-то той компании уже нет. То есть кто-то остался, кто-то новый пришел — вот Леха, кстати, уже зимой. А я вот ушла, когда эти собираться начали.

— Почему, если не секрет?

— Какой там секрет… — Торчащий над пушистым воротником бушлата носик забавно сморщился. — Сначала мы друг за друга цеплялись, как за соломинку: надо же, и еще есть такие люди, как мы! Надо же, и тоже не совсем люди! А потом подвалила одна странная компания, и как-то у нас началось… то ли слишком уж не по-человечески, то ли наоборот. Нет, я не спорю, вот этой всей магии они как раз толком и начали учить. Как чувствовать, что когда можно делать, как защиту ставить, та же Наташка и меня научила. Но вот… не знаю даже, как сказать. Там с нами один парень был, то ли нефер, то ли просто в этом направлении подвинутый, так лучше его не скажешь. Он первым ушел, я его потом встретила, спросила, почему. Вот он мне и ответил: «Знаешь, Ленок, хорошие они ребята, только братковского духа в них — нет». Потом я присмотрелась — точно заметил. Умеют они много, летают высоко, орлы наши. Вот только если бы просто смотрели сверху вниз, еще ничего, а они каждый раз обгадить норовят — не тебя, так найдут кого- нибудь. Вот я им и сказала однажды, прямо как теща в анекдоте: «Злые вы, уйду я от вас».

— И ушла?

— Ушла, как видишь. К Игорьку этому ходила, горюшку нашему дивному, так они там только глюки ловят — хоть по квартире, хоть по лесу. Ну вот не верю я, что Древний Народ — пришельцы из параллельного мира! А они там только и делают, что свою прошлую жизнь вспоминают и вздыхают: как бы им, несчастным, в новой жизни обратно туда попасть. Так вот одна побродила-побродила и сюда дошла.

— Ну и что с того? Вернулась к той же компании, под их же крыло.

— Не скажи! Тут народ другой и живут по-другому. И вообще, Леха нормальный парень, если с той же рыжей стервой сравнить или с ее дружками.

— С какой стервой? — В голове шевельнулось тревожное воспоминание. — С этой… твоей первой учительницей?

— Ну да, Наташенька, золотце наше рыжее. Ей, по-моему, уже под тридцать, хотя так сразу не скажешь. Добрая такая, все понимает, всех хвалит, пока не попробуешь что-нибудь поперек сказать. Чем она всех держит, я не знаю: там что парни, что девчонки все со своей головой. Есть и нормальные — ну, то есть с кем нормально поговорить можно, если никто рядом не стебается и пальцы не гнет. Вот тот же Леха хотя бы. Недавно я к ним заходила, пока эта… на работе была, хорошо так поговорили, жалко, что мало. Там один появился недавно — парень не парень, мужик не мужик, но интересный, Андрюхой звать. Он парашютом занимается, всякие приколы рассказывал. Вот, кстати, чуть не забыла! Весной пришла к ним девчонка, которая эту статью и написала. Я сама не видела, ее Наташка везде с собой таскает, но, говорят, толковая, не из этой компании с пальцами…

В нависших над палатками ветках что-то зашуршало, ухнуло и завозилось. Потом костер взвихрился — чуть не касаясь языков пламени, бесшумно плеснули здоровенные крылья, вспыхнули два круглых глаза и умчались в темноту. Лена тонко пискнула и нырнула в бушлат, кинулась Александру за спину. Тот перехватил, прижал трясущийся клубок рук, ног и одежды к груди. Нашел голову, погладил.

— Тихо, тихо, ты что?! Это филин, всего-навсего филин. Старый, наверное, заснул и на ветке не удержался…

Верхним зрением филин был еще различим, хотя деревья почти закрыли скользящую между ними большую птицу. Что-то знакомое почудилось Александру в этом полете. В полете — и еще в необычно ярком желтоватом свечении, постепенно гаснущем в мельтешении ночной жизни леса.

— Оплачиваем за проезд! Кто вошел, оплачиваем! Задняя площадка!

Умение кондукторов протискиваться сквозь переполненный трамвай явно сверхъестественное. Обычные люди так не могут. Необычные — тоже: еще ни один экстрасенс не сумел раздвинуть задыхающуюся толпу усилием воли. Локтями, ребрами — пожалуйста, но тут же получишь не менее жесткий ответ. Еще и праведный гнев всего трамвайного общества, сопротивляться которому может далеко не каждый. Даже среди жителей отдельно взятой шестой части суши.

Однако тот же самый житель, пришедший на трамвайно-троллейбусную службу и взявший в руки рулончик билетов, почти всегда способен проникнуть сквозь монолитную стену сограждан. Почти — потому что в час пик никакие законы природы в трамвае не действуют. Ни физические, ни метафизические. Все равны, все одинаковы, и только большой опыт и врожденные способности позволяют кондуктору втиснуться и собрать с пассажиров полагающуюся дань. Или не позволяют — на радость «зайцам» и контролерам.

— Оплачиваем за проезд, на линии контроль! Молодой человек, у вас что?

— Проездной.

— Показываем!

Молодой человек повел себя странно. Он не полез в карман за раскрашенным кусочком пластика. Не начал излагать причины, по которым он именно сейчас не может этот кусочек показать. Не пообещал сойти на следующей остановке. Даже не отвернулся к окну, как большинство безбилетных россиян, не платящих и не желающих платить за проезд по соображениям скорее идейным, чем материальным. Нет, молодой человек тряхнул длинной гривой светлых волос, зачем-то поправил удерживающий их ремешок-хайратник и пристально посмотрел в глаза кондуктору.

Могучая дама с сумкой через плечо и номерным значком ответила мрачным взглядом и повторила чуть громче:

— Показываем! Или оплачиваем!

— У меня все в порядке, — негромко сказал длинноволосый.

— Раз в порядке, значит, плати! — номерной значок возмущенно содрогнулся. — И нечего пялиться! Или платим, или выходим! Давай, давай, на выход! Вот сейчас остановка, на ней и сойдешь!

Молодой человек был настолько удивлен, что даже не сопротивлялся решительному подталкиванию. Загрохотала, откатываясь в сторону, обшарпанная дверь.

— Выходим, выходим! Вот моду взяли — не платят, еще и глаза отвести пытаются! Девкам своим глаза отводи! Нет денег — пешком надо ходить! За-а пра-аезд готовим, кто без денег — выходим сразу!

Дверь заскрипела, задергалась и гулко хлопнула. Как стартовый пистолет. Трамвай качнулся и начал очередной забег по узкой дорожке среди дачных заборов. Внутри неразборчиво забормотал динамик, потом все заглушил пронзительный визг стали и стук колес. На повороте красная жесть взлохматила разросшийся куст сирени, обтряхнула чуть пожухшие листья и скрылась.

Молодой человек еще раз поправил хайратник и задумчиво посмотрел вслед вагону. До сих пор отвод глаз у него получался весьма неплохо, почти безотказно. Мало кому удавалось перебить. А тут — какая-то тетка, в которой и под микроскопом не углядеть ничего особенного… Может, кондукторам обереги начали выдавать, вместе со значками? Хорошо хоть никого из своих рядом не было. Долго бы припоминали. Ну и ладно, пару остановок пешком пройти можно. Так даже лучше: можно сказать, что от самого центра шел. А что? Трамвай — это для людей, а нас от него тошнит. И верхнее зрение отказывает, поскольку кругом провода и железо, сплошные помехи. Ну, пора, и без того за опоздание вздрючат. Пешком или нет, а к началу ус петь должен.