― глубоко, в самую сердцевину этого белого утеса.

Отличный меч, и сил мне не занимать, а страх сделал меня еще сильнее. Клинок вошел так гладко, что я едва устоял на ногах, не уткнулся в густой мокрый мех; кровь не хлынула, только медленно сочилась густыми каплями. Меч вошел почти по самую крестовину рукояти, и я не мог его выдернуть.

Меня била страшная дрожь, и в конце концов я прекратил попытки и поплелся вверх по склону, через порог, в развалины дома, а там закутался в ее плащ, чтобы согреться, и стал ждать, погружаясь в холод. Там-то Нос Мешком со Стейнтором и нашли меня.

Уж куда как скверно, когда такая память мечется в твоих мыслях, как в клетке. А тут и того хуже, новый ужас, виденье: как медвежонок, вцепившись когтями, я выволакиваю вторую Фрейдис из дому и, раздвинув ей ноги, великолепным ударом тараню ее в единоборстве. Я не вижу лица этой женщины, матери...

Я трясу головой, едва не плача, понимаю, что это было бы величайшим унижением...

Отец без слов схватил меня за предплечье. Наверное, он решил, что я оплакиваю Фрейдис. Или свою мать. По правде говоря, я и сам не знал, кого из них.

Тогда ― одинокий более, чем когда-либо, ― я прошел через лагерь, а люди торговались, болтали, суетились, прошел к лесу, чтобы набрать папоротника, и спиною чуял, что глаза его следят за мной, и чувствовал, что он такой же чужой мне, как и все остальные.

Я думал, он ли снял голову своему брату или это сделал Эйнар. Каково это ― убить брата? Или хотя бы смотреть, как он умирает?

И все же они мужчины, эти варяги. Угрюмые, как точильные камни, холодные, как штормовое море, но они ― мужчины.

У большинства есть жены и семьи ― на Готланде или дальше к востоку, ― и они то и дело возвращаются к ним. У Колченога ― женщина и двое малышей, которым он посылает деньги с теми торговцами, кому может доверить. У Скапти Полутролля ― женщина не одна и не в одном месте, но он тратит все деньги на дорогую одежду. Кетиль Ворона был изгнан из какого-то места в Норвегии, и у него никого нет, кроме Обетного Братства.

Но есть и другие ― мужчины, которые сами по себе. Сигтрюгг такой, ибо он именует себя Валкнут и на щите у него начертан рунический знак «Узел павших» ― три треугольника. Это значит, что он посвятил свою душу Одину и пойдет на смерть по воле этого бога. Даже самохвалы обходят его молча.

Эйнар и сам был тайной, хотя большинство понимало, что он тоже изгой. Колченог шутил, что наш вожак, замкнутый и угрюмый под шапкой тусклых волос цвета воронова крыла, был изгнан из Исландии за чрезмерную веселость. Колченог единственный, кто осмеливался прохаживаться насчет Эйнара.

Позже, когда утробы наполнились и разговоры стихли, люди принялись чистить оружие, особенно старательно и осторожно отдраивая с лезвий все темные пятна, какие могли. Потом Эйнар поднялся у самого большого костра, и люди молча собрались там, став полукругом, лицом к черному морю, шуршащему галькой. За нашими спинами сырая мгла воровато подкрадывалась с холмов.

― Завтра мы пойдем вглубь страны, ― сказал Эйнар, его темные глаза перебегали с одного на другого. ― Колченог, ты останешься здесь. И с тобою еще девятеро. Будешь охранять корабль и наш груз.

На это Колченог раздраженно хмыкнул, но согласился ― для долгого пешего перехода он не слишком годится.

А еще он знал ― узнал об этом позже, ― что получит свою долю добычи. Потому что никто ничего не прикарманивал. Так должно было быть. Но на деле все понемножку крали: серебро совали за голенища сапог или прятали под мошонкой, либо под мышками. А кто на этом попадался, бывал наказан так, как решало Обетное Братство, и для начала непременно терял всю свою добычу, да и после всего, в дороге, доставалось ему мучений.

― Мы ищем то, что найти нетрудно: христианский храм Святого Отмунда, ― продолжал Эйнар. ― Это единственное крепкое каменное здание во всей округе, с деревянными пристройками. Вот его-то и надо искать. Ворвемся, возьмем, что надо, и сразу обратно. Королевство это нынче крепко защищено, давно те деньки миновали, когда можно было здесь искать доброй поживы, а стало быть, берите только то, что сможете унести ― никаких рабов, никакой скотины, ничего тяжелого. Единственное, что нам требуется добыть это... это ― ковчег... ― Он запнулся на чужестранном слове и оглядел смущенные лица. ― Это, стало быть, такой ларец, добротно сделанный, резной и украшенный. Вот он-то нам и нужен.

― А что в нем? ― лениво спросил Кетиль Ворона.

Эйнар пожал плечами.

― Кости. Ежели то, что я слышал о таких вещах, правда.

― Кости? Чьи кости? ― с любопытством спросил Иллуги Годи.

― Да почти наверняка этого святого Отмунда, ― ответил Эйнар. ― Так эти христиане поступают со своими святыми. Засовывают их кости в ящик и поклоняются.

― Дерьмо, ― с отвращением сказал Валкнут. ― Вот ведь колдовская дрянь. И что они там, в Бирке, стряпают? ― И он зачурался, сделав знак-оберег, и все сделали тоже.

― Хороший вопрос, ― рыкнул Скапти. ― Что они будут делать в Бирке с этой грудой костей?

Эйнар пожал плечами и мрачно огляделся.

― Вам нужно знать только то, что они снарядят нас на будущий год. Каждый получит достаточно, чтобы справить новую одежду, с ног до головы, и «Сохатый» тоже будет оснащен заново. И вся добыча от набегов останется за нами, кроме того, о чем нас просили.

Все замолчали, кивая головами. А Скапти прочистил глотку и рявкнул:

― Только покажите мне, где они, эти святые!

Те, кто имел понятие, усмехнулись, а Валкнут ему объяснил:

― Святые ― это умершие последователи Христа. Их главные годи решают, кто из мертвых лучше ― те и станут богами в ихней Вальхалле.

― Решают? Вроде как на тинге? ― презрительно протянул Скапти. ― И никаких сражений?

― Они не верят в сражения, ― свысока поучал Валкнут. ― Они верят в смерть, а когда умирают, их называют мучениками. А те мученики, которые по их мнению мучились лучше других, становятся святыми.

Кто знал, те кивали, а кому это было внове, те недоверчиво качали головами. Скапти с отвращением сплюнул:

― Ну, коли у них такой порядок, завтра мы им наделаем кучу мучеников, ничем не рискуя.

Эйнар поднял руку ― волосы, как черная вода, бьющаяся вкруг камня его лица.

― Не обманывайтесь. Что там толкуют христиане ― дело одно, а это королевство ― совсем другое. Считается, что здесь следуют Белому Христу и вроде бы гнушаются битв, но стену щитов выстроят такую, что как бы нам не обдристаться, коль на беду мы наткнемся на нее. Сделаем все быстро и без шума, скоренько войдем и выйдем ― резвее, чем Колченог на бабе.

Смех. И Колченогу локтем в бок. А тот ухмыльнулся:

― Слыхал я рассказы о сокровищах, Эйнар. Не меньше драконьего клада. Мне хочется думать, что я не валяю дурака, гоняясь за детскими побасенками.

Настало внезапное молчание, и я удивился ― почему Колченог сказал это, тогда как другие, очевидно, держали язык за зубами. Позже я, конечно, узнал, почему Колченог предпочел сказать то, что сказал.

Эйнар снова оглядел всех своими черными глазами.

― Короче говоря... ― Он поднял руку, а Колченог собрался харкнуть. ― Попридержи свое весло, ― сказал Эйнар, и Колченог сглотнул.

Эйнар огладил усы и заговорил, поглядывая вокруг.

― Этот монах Мартин, он мудрец, он ныряет в мировое море знаний и выуживает отборный улов. Ламбиссон знает ему цену и прячет его, а Брондольв, как вам известно, денег на ветер не