ноги.

Удивило меня, что Скапти идет вместе с основным отрядом ― не то чтобы я собирался сказать вслух, что он слишком толст для пешего перехода, ― но еще сильнее удивился, увидев, что на нем кольчуга. Еще на нескольких тоже были кольчуги, только без нижних подкольчужных рубах.

Потом, конечно, я понял, что ни один умный человек, ожидающий битвы и имеющий хорошую кольчугу, не откажется от нее добровольно, а самый легкий способ нести ее ― это надеть на себя, что варяги и сделали.

Двое же вышедших из Братства простились, взвалили на себя свои узлы и мешки и припустили в противоположную нашей сторону. К тому времени, когда мы доберемся до христианского храма, они уйдут достаточно далеко, чтобы их могли посчитать участниками сего подвига. Ежели, конечно, будут идти быстро.

Ульф-Агар раскатал свою кольчугу, завернутую в овечью шерсть ― жир предохранял ее от ржавчины. Я же, решив как-то исправить наши отношения, подошел, чтобы предложить помощь, когда он вскинул кольчугу из тяжелых колец себе на плечи.

Но он с силой отбросил мою протянутую руку и зло зыркнул глазами. Это было чересчур, и я поневоле ощетинился. Но тут Иллуги Годи стал между нами и увел меня в сторону, разговаривая при этом так, словно ничего не произошло.

― Хороший у тебя меч, Орм сын Рерика. Но вот тебе маленький совет: несколько раз оботри его шерстью только что зарезанной овцы. На него попали морские брызги, а от этого металл ржавеет быстрее, чем от чего-либо другого. На самом же деле тебе нужны для него ножны, но не мягкие кожаные, потому что в них металл тоже быстро ржавеет. Лучше из дерева, с подкладкой из овечьей шкуры. Кроме всего прочего, ножны заменят добрую дубинку, если придется...

Когда мы отошли от Ульф-Агара настолько, что он не мог нас слышать, Иллуги Годи дружески хлопнул меня по плечу и оглянулся ― взъерошенная голова Ульф-Агара как раз появлялась из кольчуги, руки молотили по воздуху.

― Ты хотел как лучше, но боюсь, что сделал еще хуже. Те, кто носит кольчугу, считают так: коли не можешь надеть ее или снять без помощи, стало быть, тебе и не полагается ее иметь. Так что ты просто оскорбил его.

― Я не знал, ― сказал я, сердце мое упало.

― Наверное, он понимает, ― отозвался Иллуги Годи, ― но это не поможет. Какое- то зло грызет его, и, покуда он сам не разберется с ним, ты и он всегда будете злиться. Поскольку ты не можешь с ним драться, я бы на твоем месте держался от него подальше, когда возможно.

Иллуги отошел, и тут появился мой отец, глянул на меня вопрошающе, и я рассказал ему, как было. Он погладил себя по подбородку и покачал головой.

― Иллуги хороший человек, так что лучше следовать его советам. Почти всегда. Ведь у него, как и у всех, свои причины, которые привели его в Обетное Братство.

― Какие же? ― спросил я, а он насмешливо прищурил один глаз.

― Ты многое хочешь знать. Он думает, что Асгард осажден Белым Христом, а наши боги спят.

― А ты? Какие у тебя причины?

На сей раз взгляд его был сердитым.

― Ты слишком много хочешь знать. ― Потом отец через силу улыбнулся и вынул круглый кожаный шлем. ― Одна из вещиц Стейнтора, оставил про запас. Он подобрал его в прошлом году, но сам носить не может.

Мне шлем показался прекрасным ― немного великоват, без крепящих ремней и с хорошим железным наглазником.

― Почему Стейнтор не может его носить?

Отец постучал по железу наглазника.

― Он лучник. А эта штука мешает целиться. Лучники все носят шлемы без них. И никаких кольчуг ― даже полурукава мешают тетиве. Вот почему они стоят на краю битвы, людей подстреливают. ― Он сплюнул. ― Никто не любит лучников ― коль это не свои лучники.

Мы хлопнули по рукам.

― Будь благополучен, мальчик, ― сказал он и пошел к кораблю.

Эйнар, в шлеме и кольчуге, с двумя мечами на поясе, со щитом, висящим за плечом, оглядел собравшихся. Он вручил копье со свернутой вкруг древка тканью тощему Валкнуту.

― Идем ровно, и не шуметь. Держимся вместе ― всякий, кто остановится в пути отлить или отпить, рискует отстать, а мы не станем возвращаться и искать его. Ударим быстро и крепко, возьмем то, за чем пришли, и уйдем. Не пытайтесь унести что-нибудь тяжелее собственного веса. Не то либо отстанешь, либо придется бросить это по дороге.

Он еще раз окинул всех взглядом и кивнул, потом стал во главе нашего отряда и повел нас ровным быстрым шагом в лес, в скрытую ночью землю, навстречу первому серебристому пятну рассвета.

Шагали ходко. Никто не разговаривал, стояла тишина, пока скорость шага не начала сказываться ― громким отрывистым дыханием. Только оно, да еще позвякивание о кольчуги щитов, висящих оплечь, да щелк и треск другого снаряжения, да шуршание папоротника под ногами говорили о движении почти пяти десятков человек в полном вооружении.

Через час Эйнар остановил нас. Небо стало серым, переходя в молочно-белое там, где за этой пеленой зимнее солнце старалось зацепиться за тонкий черный край мира. Деревья рисовались черными скелетами, и там было что-то еще.

Темное пятно с башней и слабый красноватый отблеск света. Все это увидели; тут же послышалась приглушенная возня ― люди завязывали ремни, снимали щиты, обнажали оружие.

Эйнар велел нам опуститься на одно колено, потом послал Гейра и Стейнтора в сумрак. Какое-то время мы видели их ― темные тени на рассветном небе; для тех же, кто смотрел с башни, они были невидимы. Я отер пересохшие губы, слыша собственное дыхание, усиленное до хрипа нащечниками шлема. То, что было впереди, казалось мощной крепостью, а на свету стали различимы другие постройки, поменьше, сгрудившиеся вокруг.

Гейр и Стейнтор скользнули обратно. Мы все слушали.

― Свет горит на воротах в деревянной стене, которая стоит кругом, ― доложил Гейр, вытирая свой сопливый нос-мешок. ― Ворота ― единственный вход, коли, конечно, не захочешь лезть через частокол в семь футов. Оно сильно защищено, это место.

Он замолчал, как оказалось, для пущей важности, а Стейнтор ухмыльнулся и прибавил:

― Только эти проклятые ворота широко и гостеприимно раскрыты. Видать, давненько на здешних не нападали. Они уже и забыли.

― Большой каменный храм и шесть пристроек, ― добавил Гейр, ― все из плетней и прутьев, первым делом конюшня, это уж точно. Потом, может быть, кузница ― я учуял запах углей, жара и луженого железа. Хлебопекарная печь под крышей. Остальное может быть чем угодно.

Эйнар почесал нос и прищурился. Потом пожал плечами.

― Вход один ― стало быть, и выбирать не надо.

Он встал, и мы тоже. Быстрым шагом мы двинулись за Гейром и Стейнтором, почти бегом по папоротнику, и когда подошли к стене с воротами, первый розовый свет встающего солнца коснулся самых кончиков бревен частокола, а мы молча припустили бегом и ввалились все разом в эти ворота под светочем, зажженным для того, чтобы приветствовать усталых путников.

Сопротивление было слабым, почти никаким. Кетиль Ворона ненароком наткнулся на сторожа, человека в бурой рубахе, спавшего в маленькой будке у ворот. Кетиль сперва заглянул туда, потом вошел в поисках добычи, но ничего не увидел в темноте.

Пока ворчливый голос не выдал сторожа, он думал, что там никого и нет, в этой сторожке, такой маленькой и тесной, что у него не хватало места как следует размахнуться мечом. Кетиль Ворона махал им вслепую, пока невидимый сторож не закричал, а тут меч застрял в балке, и Кетиль, кляня все на свете, никак не мог его вытащить.