Половина отряда, услышав возню и увидев его затруднения, завыла от смеха. Сторож, кинувшись на Кетиля и сбив его с ног, выбрался из сторожки, совершенно обезумевший от страха.

Тогда-то Валкнут шагнул вперед и метнул свою ручную секиру, которая угодила сторожу в левую часть лба, а звук был такой, будто навозом шлепнули в стену. Удар отбросил его в сторону, он упал на спину, булькая, как некий неведомый длинноносый зверь. Кровь била из месива, бывшего его лицом, и растекалась лужей.

Кетиль Ворона с грохотом выскочил из сторожки, темный от гнева, и насмешки стихли, потому что он размахивал мечом. Но пока поздравляли Валкнута с ударом ― все согласились, что это был прекрасный удар, потому что секира была не для метания, а для ручного боя, ― в темноте то и дело посмеивались и прохаживались насчет Кетиля.

Валкнут же молча поставил ногу на окровавленную грудь мертвого и резким движением запястья вытащил свою секиру. Она вышла, чуть причмокнув, и Валкнут, кинув ничего не выражающий взгляд на Кетиля, отер кровь и мозги бурой рубахой мертвеца и пошел прочь ― секира в одной руке, копье со свернутым стягом в другой.

Кетиль Ворона поймал мой взгляд, и я заморгал, увидев, какое у него лицо, а потом благоразумно решил, что каменный храм с башней, пожалуй, меня интересует больше, и потрусил туда.

Оказалось, что изнутри это одно обширное помещение с замечательным полом из каменных плит. А на башне не нашлось никаких лучников, ничего, кроме колокола. Там лежали, растянувшись, два тела в буром, извергая кровь на плиты. Полдюжины других согнали в дальний конец помещения, и Эйнар стоял голова к голове с Иллуги Годи.

Странное место. Я таращил глаза на скамьи и алтарь для жертвоприношений, возле которого столпилась большая часть людей. Позади алтаря, над головами ― окно, заполненное кусочками цветного стекла в виде человека, на голове которого было что-то вроде сияющей шляпы. Стены тоже разрисованы странными картинами.

Рассветный свет лился через это окно и был похож на Биврест, радужный мост, и пятнами лежал на алтаре. Тогда я не знал этого, но такое окно было не меньшей редкостью, чем зубы у курицы, ― другое такое я увидел только в Великом городе Константинополе.

Но все это не шло ни в какое сравнение с тем, что висело ниже на стене. Две толстые тесины, одна продольная, другая поперечная, а на ней ― деревянная фигура мужчины, подвешенного за руки. Нет, не подвешенного. Я увидел ― пригвожденного сквозь руки и ступни. На голове какая-то странная корона, которая впивалась колючками ему в лоб, и еще, похоже, в боку у него зияла рана. Все это было прекрасно вырезано.

― Значит, это их бог, да? ― спросил я у Иллуги Годи к большому раздражению Эйнара.

― Сын их бога, ― ответил годи. ― Римляне прибили его к тем тесинам, но последователи Христа говорят, что он не умер.

Это производило впечатление. Я подумал, что ежели бог позволил прибить себя гвоздями к деревяшкам, то он не ахти какой бог ― наши-то боги умные или, на худой конец, сильные воины, ― однако, коль скоро он пережил все это и вышел из такой переделки с улыбкой, с этим Христом нужно считаться.

― У тебя все? ― язвительно спросил Эйнар, потом повернулся к Иллуги Годи. ― Так где это? Ты должен знать, жрец.

Иллуги Годи присел на корточки, порылся в своем мешке и вынул кости с рунами. Я увидел, как люди в буром начали махать туда-сюда руками ― так, судя по всему, они чурались от злого глаза. Я рассмеялся. Иллуги не был злым.

Он бросил; кости звякнули. Он добыл из мешка горсть тонкого белого песка и сдул его с ладони в сторону алтаря, потом встал и улыбнулся.

― Здесь, ― сказал он и указал на алтарь.

Понять, что именно там можно что-то спрятать, не составляло труда ― во всем этом здании алтарь был едва ли не единственной вещью. И как я заметил, развеянный Иллуги песок лег неровно ― там, где алтарь касался плит пола. Песок завалился в щели, что означало: под ними пустота. Ох, умен же был этот Иллуги Годи.

Эйнар и Валкнут осмотрели алтарь, но там ничего не было ― ни ручки, ни какой-либо пометы. Недоумевая, они скребли в затылках, пока Гуннар Рыжий, более искушенный в устройстве тайников для сокровищ, не вышел вперед, не привалился к алтарю плечом и не толкнул.

Со скрежетом алтарь отодвинулся на несколько футов, открылись каменные ступени. Факел озарил маленькую кладовку, и содержимое ее вскоре вынесли наверх и разложили на плитах пола.

Там была тонкая серебряная тарелка, две металлические чаши ― золотые, хмыкнул Иллуги ― и две пустотелых серебряных палки, которые, как сказал Гуннар Рыжий, служили державами для толстых сальных свечей. Странно говорить об этом сейчас, но я никогда не видел таких и столь дивился на них, что чуть не пропустил дальнейшие чудеса.

Гейр вышел из подпола с двумя ящиками. Первый был наверняка тот, который требовался Эйнару, ― толстый, украшенный шишкой размером с человеческую голову. Другой был более плоским; Гейр поднял его и перевернул. Он был усеян цветным стеклом и имел огромную застежку, которую Гейр с легкостью оторвал, прикусил и с восхищением объявил:

― Серебро.

Потом, к моему изумлению, ящик раскрылся на две половины, и зашуршало множество плоских пластинок. Гейр переворачивал их снова и снова, а я смотрел, широко раскрыв рот ― что твоя лошадь с отвисшей губой.

― Он заполнен пластинками, ― удивился я. ― На них краска, да еще какие-то звери и птицы.

― Это книга, ― терпеливо объяснил Иллуги Годи, а Гейр хмыкнул. ― Христианские монахи такие делают. Это их священные писания. Вроде рун.

Чепуховина, презрительно подумал я. Руны вырезают на камне, или на дереве, или на металле ― иначе как они сохранились бы? Гейр вырвал одну пластину, чтобы показать мне, как эта штука ― книга ― работает, и я услышал, как один из людей в буром, тот, что с серебряными волосами, застонал.

Стейнтора интересовали вещи поважнее, и он раздраженно ворчал совсем из-за другого.

― Стало быть, никаких женщин?

― Христианские священники не якшаются с женщинами, ― сообщил Иллуги Годи, и Стейнтор бросил на него тяжелый взгляд.

― Херня. Раньше я трахал баб в этих христианских домах.

― Те женщины ― христианские жрицы, ― терпеливо объяснял Иллуги. ― Но они не водятся с мужчинами.

― Хватит, ― вмешался Эйнар, хлопнув Стейнтора по плечу. ― Все равно, пахать здесь свежие борозды нет времени, и никто не потащит с собой женщин. И зачем вы здесь? Или я не велел собрать всех этих бурых в одном месте?

Словно в ответ, воздух раскололо тяжелым гулким ударом, за ним последовал другой. На мгновенье все опешили, потом Эйнар заорал:

― Колокол! Проклятый колокол!..

Гуннар Рыжий первым вломился в чулан в дальнем конце под башней.

Непокорный человек в бурой рубахе продержался достаточно долго, чтобы еще раз потянуть за веревку, прежде чем удар Гуннара размазал его зубы, кровь и мозги по противоположной стене. Колокол прогудел еще дважды ― будто призрак того человека все тянул за веревку, ― после чего замер и смолк.

А люди в храме ― оружие наизготовку ― стоят, не зная, чего еще ждать, губы облизывают. Стейнтор, сознавая, что вся тревога по его вине, пожал плечами, как бы извиняясь, торопливо склонился под гневным взглядом Эйнара и выбежал на поиски.

Эйнар в ярости ухватил толстый ящик, велел двум варягам взять остальное, потом повернулся к