алхимику, больно ущипнула его в щеку. – Р-р-работай, Парцелиушка, иначе я з-задушу тебя!

И злобный живраст вцепился в нос алхимику, да так, что тот завопил от боли.

Волей-неволей ему пришлось встать с пола. Почти ничего не видя от острой боли, он побрел к столу, где стояли чашки с разными смесями минералов и металлов. Кощей сзади колол его в спину мечом и злобно ругал Лангу.

Не глядя, Парцелиус ссыпал порошок из разных чашки в чугунный котелок, налил туда жидкости из первых же попавшихся под руку колб, а затем понес котелок к печи. Подвесив его над огнем, Парцелиус рухнул на колени и, прижав руки к груди, взмолился:

– Господи, спаси! Пусть сегодня мне повезет, и наконец-то создам это проклятое Черное пламя! Или нет, что за чушь я несу? Уж лучше пусть оно никогда не появится, ибо оно будет использовано на погибель людям!

Карряга завыла от злобы и вцепилась Парцелиусу в горло, да так сильно, что тот начал задыхаться. Упав на пол, он пытался оторвать от себя злобного живраста, но куда там!

Кощей поначалу старался ему помочь – он сам мечтал прикончить строптивого алхимика. Но потом, вспомнив, что Пакир может сурово наказать его за болтливость, взвыл и, подняв меч, приготовился обрушить его на поверженного человека.

И в этот момент со стороны печи потянуло тяжелым, металлическим запахом. Полумрак, царивший в лаборатории, стал еще гуще, словно кто-то разом потушил почти все светильники.

Парцелиус вздрогнул. Он сразу же забыл обо всем, даже о дикой боли в горле.

– Чер… чер… черное пламя! – сипло промолвил он. – Неужели… получилось?

Карряга тоже почуяла что-то странное, и спрыгнула с груди поверженного алхимика.

– Гор-рим! – завопила она. – Кар-раул!

Парцелиус с трудом привстал и посмотрел в сторону печи.

То, что он увидел, заставило его затрепетать. В чугунном котелке поднимались языки темного огня. Оно извивалось будто восточная танцовщица. В воздухе рассыпались черные искры. Стоило одной такой искре упасть на пламя светильника, как тот тотчас гас.

– Черное пламя… – прошептал Парцелиус, вытаращив глаза. – Все-таки я сумел создать его… Господи, что же теперь будет?

Пламя остановило свой изящный, завораживающий танец, словно услышав его слова. А затем языки пламени задрожали и поникли.

– Глупец, да я же обидел его… то есть нет, ее! – застонал Парцелиус. – Звездный дракон Крейг предупреждал, что цветы Черного пламени нежны и умеют любить… Но в гневе они ужасны, и могут сжечь целые миры, превратив их в пепел! Кощей, неси хрустальный сосуд! Да быстрее же, олух!

Кощей засуетился, поняв, что сейчас решается его судьба. Он схватил хрустальный сосуд, который стоял на полке одного из шкафов, и помчался к печи. Там уже стоял Парцелиус. Лицо его было на удивлением спокойным, на нем светилась довольная, умиротворенная улыбка. Он не сводил восхищенных глаз с цветка Черного пламени.

– Вы прекрасны, леди, – галантно поклонившись, промолвил алхимик. – Я счастлив, что вы почтили своим высоким вниманием мою жалкую каморку… Простите, что по неведению я поместил вас в этот уродливый котелок. Этот хрустальный сосуд куда более подходит для такой поразительной красавицы. Соблаговолите перейти в этот другой дом, где ваша поразительная, несравненная красота сможет заблистать еще ярче!

Кощей даже крякнул от удивления.

– А ты не такой дурак, Парцелиушка, как я думал… – прошептал он, заворожено глядя на Черное пламя. – Так ловко разговаривать мало кто умеет…

Алхимик ответил негодующим взглядом. Он осторожно нагнулся и приблизил хрустальный сосуд к чугунному котелку так, что его широкое горлышко почти коснулось языков пламени.

Черная красавица вытянула свои языки, заглядывая внутрь сосуда. После долгого раздумья она медленно перетекла в сосуд, а затем расправила еще несколько своих тонких, изящных языков. Судя по всему, юной красавице очень понравилось ее новое жилище.

– Я восхищен! – искренне сказал Парцелиус. – О-о, какой счастливый сегодня день. Всю свою долгую жизнь я любил только науку, и пренебрегал женщинами. Ни одна из них не заставила трепетать мое сердце. Но сейчас я покорен… Вы прекрасны и созданы для любви! Клянусь, что отныне я буду поклоняться вам, словно богине…

От этих льстивых слов Черное пламя расцвело, словно роза под лучами летнего солнца. Десятки тонких язычков заплясали в удивительном, грациозном танце.

Даже Кощей на некоторое время замер, ощутив прилив давно забытых чувств. Когда-то очень давно и он был молод и красив, и он тоже знал, что такое любовь…

Но вдруг Кощей встрепенулся. Издав сдавленный вопль, он подскочил к Парцелиусу, вырвал у него из рук хрустальный сосуд, и помчался к двери.

– Спасен, спасен! – шептал Кощей. – Пакир теперь помилует меня, и не станет наказывать за болтливость!

Парцелиус вздрогнул, а затем побежал за ним следом.

– Отдай! Это мой цветок, мой!

Но на пороге лаборатории путь ему преградили двое каббаров с алебардами в руках. Как ни бился Парцелиус, солдаты не пропустили его в коридор. Получив весомую оплеуху, алхимик полетел на пол и больно ударился головой о ножку стола.

– Милая, милая… – шептал он, обливаясь слезами. – Ты скоро окажешься в лапах этого чудовища Пакира… Что же я наделал?

Этой ночью Дональду приснилось, что он вновь превратился в уродливого калеку с костылями. Вместе с друзьями – конем Джерданом и псом Полканом, он шел по пустынной канзасской степи. Небо покрывали серые бурлящие облака, в лицо дул сильный ветер, а в воздухе словно пули летели первые крупные капли, предвещая страшный ливень. Он давно уже потерял направление пути, и почти не надеялся до ночи найти убежище от надвигающейся стихии…

Глухой шорох в дальнем углу камеры заставил его проснуться. Странно… Обычно здесь, в подземелье, царит полная тишина.

Шорох становился все громче и громче, а затем вдруг послышался грохот, словно на пол обрушились несколько камней.

Дональд вскочил на ноги, дрожа от волнения. Он напрягал зрение, пытаясь увидеть, что происходит в дальнем углу камеры, но ничего не мог разглядеть. Хотя…

– Кто здесь? – срывающимся от волнения голосом спросил он.

Долгое время никто не отвечал, Наконец, послышался глухой, хриплый голос:

– Я – твой собрат по несчастью.

– Вы… вы выкопали подземный ход? – поразился Дональд. – Но почва здесь очень твердая, почти одни камни. Сколько же лет вы копали этот туннель?

Незнакомец мрачно усмехнулся:

– Наверное, ты хотел спросить: сколько веков? Без двух недель – десять.

– Десять веков?! Но это же тысяча лет… Тысяча! Разве такое может быть? Ни один человек не может прожить так долго… О-о, я, кажется, все понял. Вы – маршал Лоот!

– Откуда ты знаешь мое имя, несчастный? – в голосе беглеца послышалось удивление. – И кто вообще может сейчас помнить имя человека, опозорившего тысячу лет назад свое имя низким предательством?

Дональд горько улыбнулся:

– Увы, я тоже предатель… А ваше имя я узнал от Эльга.

– Нет, нет, этого не может быть! – закричал беглец в диком исступлении. – Мой несчастный сын… неужели, он еще жив? Как же ему не повезло…

В углу вновь загремели осыпающиеся камни, и тогда Дональд наконец увидел, что в его камеру проник человек. Он был высок ростом, имел худую, сгорбленную фигуру и длинную, почти до пола бороду.