Рота сильно трясло, и он вынужден был опуститься на стул.

— Почему сегодня? Ведь раньше говорили, что это произойдет на Рождество.

— Рождество, Четвертое июля, Новый год — какая разница? А что касается причины, то, видимо, с мероприятием пришлось поторопиться. Похоже, американцы что-то пронюхали.

Карл закрыл лицо руками. Его плечи вздрагивали. Сквозь всхлипы он повторял:

— Это ужасно… Ужасно…

Клаудия решительно подошла к нему и влепила затрещину.

— Встать!

Рот поднялся и молча уставился на Клаудию.

— Подними ее!

Карл нагнулся и подхватил жену под мышки, Клаудия взяла ее за ноги. Они вынесли ее через вторую дверь буфетной, открывавшуюся в служебный коридор. По узкой лестнице Мэгги подняли на третий этаж в помещение для прислуги. Рот и Клаудия нашли небольшую комнату для горничных и положили Мэгги на кровать.

Рот прерывисто дышал:

— Что нам теперь делать?

— А ничего. Я пойду к гостям, а ты проследишь, чтобы вовремя подавали еду, — спокойно ответила Клаудия.

Карл нервно огляделся по сторонам в маленькой комнате, как будто ожидая увидеть здесь кого-то, и, понизив голос, спросил:

— Сколько у нас есть времени?

Клаудия взглянула на часы:

— Часа четыре. Действие вещества проявится только по истечении этого срока.

Рот уставился на нее:

— А что в бутылочке? Ведь вы же сказали, что там снотворное. Почему его действие скажется только через четыре часа?

— Перестань. Ты же прекрасно понимаешь, что там был яд.

Рот испуганно вскрикнул:

— О чем вы говорите? Боже мой! А если они почувствуют привкус? Или унюхают что-нибудь?

— Не трясись, — резко оборвала его Клаудия. — Это вещество называется рицин. Оно растительного происхождения и прекрасно растворяется в растительном масле. Оно не имеет ярко выраженного запаха или вкуса. И действует достаточно сильно. Вызывает разложение крови, в результате чего наступает удушье. Вне зависимости от того, что говорил тебе Андров, смерть от рицина мучительна. Я уверена, что не выживет никто.

Рот опустился на край кровати, на которой по-прежнему без сознания лежала его жена.

— Но… но… но что же будет со мной?

Клаудия фыркнула:

— Что? Дурак! Это конец всему. Разве ты не понимаешь? К тому моменту, когда начнет разлагаться кровь этих людей, прекратит существование и эта страна. Кому будет дело до тебя? Сможешь — забирай свою дуру-жену и уматывай, но сперва ты должен все здесь убрать. Я прослежу.

Карл попытался подняться на ноги, но вновь тяжело рухнул на кровать.

— А что, если… если сегодня ночью этого не случится?

Клаудия рассмеялась:

— Тогда нам всем придется нелегко. Представь себе: когда взойдет солнце, вокруг особняка будут валяться трупы. С кем полиция захочет поговорить в первую очередь? С тобой. Кстати, от рицина противоядия нет.

Клаудия подошла к окну и посмотрела вниз, на сад и лужайку. Там под огромным полосатым тентом и вокруг него собралось более двухсот человек. Официанты разносили напитки и еду на маленьких подносах. Большие они оставляли на столах.

Клаудия произнесла с ненавистью:

— Пусть обжираются, свиньи. Все они гады! Они держат нас в таком напряжении! К полуночи все они сдохнут.

Рот встал и тоже подошел к окну. Он, как и Клаудия, посмотрел вниз.

— Но там же дети! — воскликнул он.

— Этим детям повезло, герр Рот. Когда ты увидишь, что постигнет других детей в этой стране, то порадуешься за тех, кто сейчас внизу.

— Но среди этих людей есть те, которых вы называли друзьями! Ван Дорны, Гренвилы, мисс Кимберли. Неужели вам их не жаль?

— Нет, я фаталистка. Чему быть — того не миновать. Большинство этих людей — наши враги. Они все равно рано или поздно погибнут. Андров считает необходимым уничтожить их сейчас в превентивном порядке. Тогда они не помешают в решающий момент.

— И все же, что будет с нами?

Клаудия презрительно посмотрела на Рота:

— Это все, что тебя беспокоит? А мне говорили, что ты был героем Сопротивления, бесстрашно охотился за нацистами в развалинах Берлина, под бомбежками.

— Люди стареют.

— В этом-то и парадокс, не правда ли? Молодые, у которых впереди еще целая жизнь, безрассудны. А старики трясутся из-за каждого лишнего месяца жизни. — Клаудия пошла к двери. — Ты спрашиваешь, что будет с нами? А кто может тебе ответить? Что произойдет в тот момент, когда погаснет солнце? Разумеется, никому из нас не улыбается оказаться в агонизирующей стране. Ведь ты помнишь, что это такое, Рот?

Рот помнил. Голод, болезни, казни, смерть. И дни, и ночи превратились тогда в кошмар.

— Но наш долг и наша судьба — увидеть и засвидетельствовать апокалипсис этой страны. Если нам это удастся и мы выживем, мы будем достойно вознаграждены.

Рот кивнул. Да, то же самое ему говорили в Берлине в 1945 году. Правда, теперь не упоминались ни эксплуататоры трудового народа, ни враги революции. Карлу неожиданно пришла в голову мысль, что он давно уже перестал верить в эту революцию.

Клаудия, казалось, поняла, о чем он думает:

— Все равно уже поздно, Рот. Завтра утром солнце взойдет над другим миром. Наша борьба завершится победой, и ты сможешь отдохнуть. Задача состоит в том, чтобы выжить в течение ближайших двадцати четырех часов.

Она вышла из комнаты.

Рот посмотрел на неподвижно лежащую жену. Перед его взором предстало последнее послание от Генри Кимберли, которое он получил тогда в Берлине. И оно слово в слово совпадало с тем, что ему сейчас сказала Клаудия.

Джордж ван Дорн стоял у окна в своем кабинете на первом этаже и смотрел на лужайку.

— Неплохая вечеринка. По-моему, все идет удачно.

— Мне кажется, все идет отлично, Джордж, — откликнулся Том Гренвил. — Может, выйдем наружу?

— Нет. Ненавижу эти вечеринки.

Гренвил пожал плечами. Странный он человек, этот Джордж.

— Приготовить тебе выпить?

— Нет, сегодня мне нужна ясная голова, — ответил ван Дорн.

Брови у Гренвила удивленно поползли вверх.

— Кстати, и тебе тоже, — добавил ван Дорн.

Том Гренвил посмотрел на стакан в своей руке и поставил его на небольшой столик. Ван Дорн отвернулся от окна и принялся вышагивать по кабинету. Руки он сцепил за спиной. Гренвил следил за ним. По мере движения ван Дорна в поле зрения Тома одна за другой попадали развешенные по стенам большие карты времен Второй мировой войны.