— А вы, Кизия? Что вы делаете? — спросил он, глядя на нее широко раскрытыми глазами.

— Пишу.

— И довольно хорошо, — добавил Люк. Кизия шутливо толкнула его.

— Подожди до публикации, а потом оценивай. В любом случае ты преувеличиваешь.

Все трое рассмеялись, каждый по-своему. Алехандро был доволен другом. Он сразу понял, что это не мимолетное увлечение, не знакомство на одну ночь. Впервые он видел Люка с женщиной. Женщины были у него тогда, когда он хотел их. Но эта — нечто особенное. Она отличалась от других. Они принадлежали к разным мирам. Интеллигентна, умна, у нее свой стиль. Высший класс! Интересно, где Люк сподобился подцепить ее?

— Хочешь пообедать с нами? — Люк закурил сигару и предложил одну другу. Алехандро охотно взял и, прикурив, удивился:

— Кубинская?

Люк кивнул. Кизия улыбнулась.

Алехандро присвистнул — леди хорошо снабжается. Люк на мгновение почувствовал гордость. У него есть женщина, а у нее — то, чего нет у других: кубинские сигары, например.

— Ну, так как насчет обеда, Великий Эл?

— Лукас, не могу. Мне бы очень хотелось, но… — Он показал на кучу бумаг на столе. — А в семь часов мы собираем родителей некоторых наших пациентов.

— Групповая терапия? Алехандро кивнул.

— Помощь родителям. Иногда полезна.

Неожиданно Кизия подумала, что Алехандро гасит пожар водой из наперстка… Что ж, и это заслуживает уважения.

— Обед, возможно, в другой раз. Как долго ты пробудешь здесь?

— До завтрашнего вечера. Но я вернусь. Алехандро рассмеялся, похлопал друга по спине.

— Знаю. И рад за тебя. — Он тепло посмотрел на Кизию, улыбнулся обоим. Почти благословение. Всем троим очень не хотелось расставаться.

— Ты был прав.

— В чем?

— Относительно Алехандро.

— Да, я знаю.

До самого метро Лукас думал о чем-то своем.

— Когда-нибудь этот чертов упрямец загнется здесь со своим «примирением». Мне хочется вытащить его отсюда куда угодно.

— Он не сможет.

— Да? — удивился Лукас. Его беспокоила судьба друга.

— Это своего рода война, Люк. Ты ведешь свою, он — свою. Ни тебя, ни его не волнует, что вы можете оказаться жертвами. Важен конечный результат. Для вас обоих. Он мало чем отличается от тебя. Делает то, что должен.

Лукас кивнул. Он все еще был рассержен, хотя знал, что она права. И очень проницательна. Иногда это удивляло. Потому что она, не копаясь в своей жизни, как никто могла добраться до сути, когда дело касалось других.

— Хотя в одном ты не права.

— В чем?

— Он не такой, как я.

— Почему?

— Он благороден до мозга костей.

— А ты нет? — Легкая усмешка появилась в ее глазах.

— Тебе лучше поверить, малыш. Ты не пережила того, что пережил я за шесть лет в калифорнийской тюрьме. Тебя превращают в проститутку, ты можешь отдать концы на следующий же день, если не найдешь выхода. — Кизия молчала, пока они не подошли к метро.

— Значит, он никогда не сидел в тюрьме? — Она допускала, что Алехандро мог быть там вместе с Люком.

— Алехандро? — Из груди Люка вырвался глухой смех. — Нет, хотя все его братья сидели. Он навестил одного из них в Фольсоме. Мы познакомились. А когда меня перевели в другую тюрьму, он получил разрешение навещать меня. С тех пор мы стали братьями. Но Алехандро никогда не шел той же тропой. В отличие от своей семьи он избрал другой путь.

— Господи, он такой скромный.

— Потому и красив. У этого пижона сердце из чистого золота.

Шум поезда прервал разговор. До своей остановки они ехали молча. На Семьдесят второй улице Кизия потянула Люка за рукав:

— Выходим.

Он кивнул, усмехнулся и поднялся на ноги. Она видела, что он снова вернулся к ней. Мысли об Алехандро ушли. Лукас переключился.

— Малыш, я люблю тебя. — Он держал Кизию в объятиях, их губы встретились, соединились в долгом поцелуе. Поезд ушел. Неожиданно он взглянул на нее, явно чем-то озабоченный. — Становится жарко?

— Что? — Она не понимала, что он имеет в виду.

— Ну, я знаю, тебе не хочется зарываться в бумаги. Вчера ночью я нагородил немало чепухи и понимаю, как ты себя чувствовала. Но быть собой — одно, а писать для первой полосы — совсем другое.

— Слава Богу, я никогда этого не делаю. Пятая, может быть, четвертая полоса, но никогда первая. Она зарезервирована для самоубийств, изнасилований, биржевых катастроф. — Кизия рассмеялась. — Все в порядке, Люк, пока еще «холодно». Кроме… — В ее взгляде проскользнуло лукавство. — Почему мои друзья не пользуются метро? Как глупо с их стороны. Прекрасный способ передвижения! — Она выглядела как школьница, смотрела на него восторженно, хлопая ресницами. Он строго взглянул на нее с высоты своего роста.

— Я запомню это. — Он взял ее за руку, и они направились вдоль улицы, улыбаясь и размахивая руками.

— Хочешь, возьмем что-нибудь поесть? — спросила она, когда они проходили мимо магазина, где продавались жареные цыплята.

— Нет.

— Ты разве не голоден? — Внезапно у нее засосало под ложечкой. Позади длинный день.

— Да, я голоден.

— Так в чем же дело? — Он все подгонял ее. Кизия недоумевала, но, взглянув в его лицо, все поняла. — Лукас, ты скверный мальчик.

— Об этом скажешь позже. — Он схватил ее за руку, и они, смеясь, побежали к дому.

— Лукас! А швейцар? — Они были похожи на взбалмошных детей: бежали по улице, держась за руки. Опомнившись, медленно подошли к скрипящей двери, ведущей к ее дому; он чинно следовал за ней. Оба старались подавить смех. В лифте стояли как паиньки, а в коридоре, когда Кизия искала ключи, вдруг разразились смехом.

— Ну скорей же, скорей! — Он просунул руку сначала под ее куртку, затем глубже, под рубашку.

— Люк, прекрати! — Все еще смеясь, она усиленно искала ключ.

— Если ты не найдешь этот чертов ключ. пока я считаю до десяти, то…

— Нет, ты этого не сделаешь!

— Сделаю — прямо здесь, в коридоре. — Он улыбнулся и начал губами перебирать ее волосы.

— Люк, ну прекрати же! Подожди… Вот, я нашла его! — Торжествуя, она вытащила ключ из сумочки.

— Чудачка, я надеялся, что ты его не найдешь.

— Бесстыдник. — Дверь открылась, и он потянулся к ней, как только они вошли в комнату, взял на руки, чтобы отнести в спальню. — Лукас, нет! Прекрати!