— Да?

— Какой была твоя жена? Последовало долгое молчание, она уже пожалела, что спросила об этом.

— Симпатичная, молодая, сумасшедшая, как и я в те дни… и напуганная. Она боялась, что все рухнет. Я не знаю, Кизия… она была славная, я любил ее… Но кажется, это было так давно… И я был другим. Все покатилось к черту, когда я попал в тюрьму. Надо найти в себе силы, когда случается подобное. А она не смогла. Не смогла и тогда, когда погибла наша малютка. Думаю, это и убило ее. Все копилось у нее внутри, пока она не задохнулась и не умерла. В каком-то смысле она умерла еще до того, как покончила с собой. Возможно, как и твоя мать.

Кизия кивала, глядя ему в лицо. У него был рассеянный вид, голос не выдавал никаких эмоций, кроме уважения к прошлому.

— А почему ты спросила?

— Наверное, из любопытства. Мы так много говорили обо мне.

— Обо мне мы говорили вчера, во время интервью. Так что сейчас квиты. Почему бы тебе не попытаться заснуть?

Она кивнула и поднялась с пола, он погасил сигарету.

— Спокойной ночи, Люк.

— Пока, малыш. Увидимся завтра.

— Сегодня.

Он ухмыльнулся ее поправке, лениво отмахнулся рукой.

— Грубиянка. Убирайся в постель, иначе завтра не сможешь показать мне город.

— Ты завтра не улетаешь?

— Нет, если ты свободна. — Он ни о чем не хотел просить.

— Я свободна, как птица. Спокойной ночи, Лукас. — Она быстро повернулась в вихре розового шелка, а он молчал, испытывая неодолимое желание дотянуться до нее и остановить. Но Кизия исчезла, прежде чем он сумел что-то сказать ей вдогонку.

— Кизия! — позвал он тихо, но настойчиво.

— Да? — Она выглянула, разыграв на лице удивление.

— Я тебя люблю.

Она стояла молча, не двигаясь. Он лежал, свернувшись на диване и глядя ей в лицо.

— Я… ты мне тоже очень дорог. Люк. Я…

— Боишься?

Она кивнула, опустив глаза.

— Немного.

— Ты не должна, Кизия. Я люблю тебя. И не дам в обиду. Мне не встречались такие женщины, как ты.

Она хотела сказать, что и у нее никогда не было подобных мужчин, но не могла. Она ничего не могла сказать. Стояла молча, страстно желая очутиться в его объятиях.

Завернувшись в простыню, Лукас первым подошел к ней, обнял и прижал к себе.

— Все отлично, малыш… Все просто замечательно…

— Да, конечно. — Кизия взглянула на него просветленными глазами. Все сейчас было по-другому. Не так, как прежде. Это случилось, это серьезно, и Люк теперь знает, кто она на самом деле.

— Лукас…

— Да?

— Я люблю тебя. Я… люблю… тебя.

Он подхватил ее и бережно понес назад, в спальню, в темноту. А когда положил на постель она взглянула на него и улыбнулась. Это была улыбка лукавой, таинственной и нежной женщины.

— Хочешь, я скажу тебе нечто забавное, Люк? Я никогда еще не занималась любовью в своей собственной спальне.

— Я рад.

— Я тоже.

Их голоса перешли в шепот.

Стыдливость исчезла, как только она протянула руки навстречу ему, а он осторожно спустил с ее плеч рубашку. Кизия размотала простыню, которой Люк обернул себя. Он долго ласкал ее тело, и наконец она заснула в его объятиях. Светало.

— Доброе утро, любовь моя. Что собираешься делать сегодня?

Уткнувшись подбородком в его грудь, она улыбнулась.

— Ну, ты ведь знаешь, как обычно… теннис, бридж — все, что принято делать проживающим на Парк- авеню.

— Выше нос.

— Мой нос? Почему мой? Мне он нравится. Он великолепен.

— Ты сошла с ума. Совершенно сумасшедшая девчонка, мисс Сен-Мартин. Может, поэтому я и люблю тебя.

— Ты уверен, что любишь? — Она вела игру как женщина, уверенная в себе.

— Абсолютно убежден.

— Почему? — Она провела пальцем по его шее и дальше вниз, по груди.

— Потому что у меня чешется левая пятка. Моя мать когда-то говорила, что настоящая любовь придет ко мне, когда зачешется левая пятка. Сейчас она чешется. Значит, ты и есть моя настоящая любовь.

— Сумасброд.

Поцелуем он заставил ее замолчать. Она удобнее устроилась в его объятиях, они лежали рядом, наслаждаясь утром.

— Ты красива, Кизия.

— Ты тоже. — У него было худое, но сильное мускулистое тело с гладкой кожей. Она нежно играла его сосками, а он легонько ласкал ее небольшие белые груди.

— Где ты успела загореть?

— Конечно, в Марбелья. И на юге Франции. В «уединении».

— Ты разыгрываешь меня, — сказал он удивленно.

— Нисколечко. Газеты так писали. В действительности же я наняла на Адриатике судно, а по пути в Марбелья собирала материал в газету о Северной Африке. Это было ужасно! — В глазах ее промелькнула тоска.

— Ты и правда путешествовала?

— Да. Помимо этого нынешним летом я провернула массу дел. Послушай, Люк. А не совершить ли нам изумительную поездку куда-нибудь в Европу? Дакар, Марракеш, Камаре во Франции, Англия, Югославия… Может, еще Шотландия. — Она мечтательно смотрела на него, теребя за ухо.

— Звучит восхитительно, но, к сожалению, невозможно. По крайней мере сейчас.

— Почему нет?

— Не могу. Я ведь освобожден условно.

— Какая скука.

Он откинул голову назад и засмеялся, а высвободив ухо, стал искать ее губы для поцелуя. Они долго и жадно целовались, потом он вновь рассмеялся.

— Ты права, мое освобождение действительно скучное занятие. Интересно, как они отреагируют, если объявить об этом.

— Так давай объявим и выясним.

— Подозреваю — на это ты способна.

Кизия капризно усмехнулась, а он стащил с нее простыню, чтобы еще раз полюбоваться ее обнаженным телом.

— Знаешь, что мне нравится больше всего?

— То, что внизу моего животика?

— Да уж лучше, чем твой огромный болтливый рот. Во всяком случае, спокойнее. Но будь серьезной