Вечного огня, горящего над могилой Неизвестного Солдата, у Кремлевской стены. Невеста, одетая в белое и накрытая полупрозрачной фатой (символ плевы), делает несколько шагов вперед и кладет цветы перед огнем, совершая легкий поклон или же на мгновение приседая. Цветы олицетворяют вагину, которую она преподносит в дар Неизвестному. Жених остается стоять, он как бы добровольно 'остается в стороне'. Символическое содержание этих жестов очевидно: жених как бы отказывается от своего права на дефлорацию, на брачную ночь, обязуясь совокупиться с невестой не 'за себя', а 'за Неизвестного'. Как говорится, 'за того парня'. Жених предоставляет себя в качестве сексуального инструмента, которым могут воспользоваться умершие. В награду за это самоотречение умершие (в данном случае - погибшие воины) должны, согласно древней логике символического обмена, придать молодоженам неисчерпаемую сексуальную мощь, свойственную коллективным телам, - они обязаны наградить их 'вечным огнем', неутолимым 'вечно воспаленным, вечно жаждущим' вагинофаллосом ('лингайони' - в индуистской традиции), постоянно полыхающим в центре антропоморфной пятиконечной звезды2. Литература, в отличие от более архаичных культов, замещает Неизвестного Известным, Анонима - Именем. Эти имена - Пушкина, Крылова, Ершова, Бажова, Ленина, Набокова - содержат в себе уже не совсем ту самую коллективную телесность, которая стоит за анонимным Тем Парнем. За каждым из этих имен тоже скрывается 'общее тело', но это тело ограничения, нечто вроде 'меню', прилагаемое к идиллическому ЗДОРОВОМУ ТЕЛУ в качестве атрибута.

'Путешествие крестиков' должно было начинаться романом 'Ледяной крестик'. Впрочем, под словом 'роман' подразумевалось нечто вроде каталога, включающего в себя тексты разных жанров, на первый взгляд разрозненные. Некоторые из этих текстов, написанных когда-то для 'Ледяного крестика', включены здесь в раздел 'Холод и вещи'. Следующий роман я собирался назвать 'Пищевой крестик', однако затем присвоил ему название 'Еда'. Оба 'романа' написаны по принципу шаткого баланса между конвенциональной 'сугубой литературностью' ('Литература должна быть литературной') и психопатологическими имитациями (точнее, имитациями психопатологических имитаций) этой 'литературной литературы' ('Литература с элементами космического базирования'). 'Шизофреничность', 'параноидальность', 'ипохондричность' выступают тут как суррогаты литературных манер. Использование синдроматической поэтики наряду с поэтикой традиционной дает возможность обойтись без стиля, без направления. То есть дает эффект безвременья, в котором - как в воздухе - нуждается каждый канон.

За 'Пищевым крестиком' должен был следовать 'Мягкий крестик', за 'Мягким крестиком' - еще вереница каких-то крестиков. Вереница, в идеале, бесконечная. Впрочем, в какой-то момент это мне надоело и я много лет не вспоминал о 'Путешествии крестиков'. Потребность в производстве серий, канонов, потребность в пустых промежутках между этими 'книгами', 'томами', 'блоками', 'сериями', 'периодами', эта потребность (хотя и не безотчетная, но основанная на почти непроизвольных шизоидных практиках самолечения) была удовлетворена совместной работой с С. Ануфриевым и Ю. Лейдерманом (а затем с В. Федоровым) в рамках Инспекции 'Медгерменевтика'.

Согласно первоначальному плану, роман 'Еда' должен был состоять из четырех частей. Первая часть называлась 'Первое' и посвящена была всему 'первичному', 'изначальному' - посвящена была зарождению нового и тем контрацептивным практикам, которые способны воспрепятствовать этому зарождению ('Молоко', 'Яйцо', 'Супы').

Вторая часть называлась, соответственно, 'Второе', и состояла из текстов более раннего периода ('Горячее'). Имелось в виду, что предметом изображения здесь является 'вторичное', и сами эти тексты 'вторичны'… Третья часть называлась 'Мучное', и речь здесь шла о различных видах страдания (по аналогии 'мучное - мучительное'). Рассказы 'Ватрушечка', 'Кекс', 'Бублик' и 'Колобок' соответствуют следующим четырем видам страдания: ужас, сексуальная неудовлетворенность, боль и, наконец, скука. Все эти мучения в данных рассказах присутствуют в заблокированном, как бы 'исцеленном' состоянии. Ужас в 'Ватрушечке' вытеснен 'аттракционом ужаса', то есть собственной привлекательностью. Сексуальная неудовлетворенность в 'Кексе' ('кекс' оптимальная рифма к слову 'секс') исцеляется через психоделический ритуал, в ходе которого 'эрогенные зоны' трансформируются в галлюциногенные (об этом переходе эрогенного в галлюциногенное мы не раз уже упоминали).

В одном из таких 'галлюциногенных зон' ('Особая Зона в Казахстане') разворачивается действие 'Кекса'. Боль в 'Бублике' блокируется анестезией, которая делает рассказчиков вещами. Наконец, в 'Колобке' скука устраняется просто потому, что она скрывает в себе возможности специфических развлечений. По словам Хайдеггера (к которым не обязательно относиться с доверием, но они произнесены, а значит, могут существовать, не нуждаясь в нашем доверии), в состоянии скуки мы 'ощущаем сущее-как-целое'. Вспоминается Горбачев, оглаживающий ладонями невидимый Колобок и произносящий 'Вот это вотусе'.ВСЕ шарообразное и весело катящееся куда-то (в России считают, что оно катится 'в пизду', то есть движется по свертывающейся внутрь себя тропинке регресса) представляет собой экстремальное развлечение, хотя и рождается из глубины скуки (Дед и Баба заскучали без детей: по амбарам намели, по сусекам наскребли…).

Наконец, последняя часть 'Еды' должна была называться 'Сладкое' и состоять из сплошных комментариев и расшифровок предыдущих текстов, поскольку (как уже было сказано) 'сладость' возникает в форме объяснения, в форме тягучего, мягкого света, щедро льющегося на вещи (мед герменевтики). Впрочем, ценность всех этих повествований (если вообще придавать им какую-то ценность) содержится не в том, что они представляют собой герменевтические аттракционы, ограничивающие свободу интерпретатора (поскольку вся его работа оказывается как бы 'уже сделанной'), а в скрытой за этими герменевтическими аттракционами утопии. Вот еще один сон, рассказанный мне недавно Аркадием Насоновым (в самой фамилий которого присутствует слово 'сон'):