Сидельников: — Нет. Их за это самих отправят в Чечню.

Колян: — У нас в учебке одного сержанта отправили за то, что он пропил старый овчинный полушубок. Он ехал вместе с нами в одном вагоне. Его убили потом в Грозном.

Мирзуха: — А мы два бэтэра продали.

Сидельников: — Как это?

Мирзуха: — А так. На зачистку ехали, а тут чехи. Первый бэтэр подорвали, взводный сразу погиб, а ротного ранило, они его дорезали потом. Куда едете, говорят. Вам бэтэры везем. Ну, за четыре лимона продали и обратно в полк. Я ведь даже бежать не пытался. А меня судят теперь по этому делу. Двенадцать лет обещают за продажу оружия. Зампотыл, сука, списал на нас все, что пропили в полку за это время — двенадцать стволов, гранатометы, соляру, бушлаты. По его рапорту выходит что в том бэтэре одних валенок целый КАМАЗ был.

Колян: — Че-то дешево — четыре лимона.

Мирзуха: — Сколько дали. Не на рынке же, не поторгуешься.

Колян показывает вырезанные из картошки две женские груди. Сидельников тоже выточил кое-что. Солдаты ржут.

Строй. Казарма. Голый по пояс старшина ходит перед строем.

Старшина: — Пшеничников!

Пшеничников: — Я!

Старшина: — Иди сюда. Ты ж у нас калич?

Пшеничников: — Так точно.

Старшина: — Че с тобой?

Пшеничников: — Контузило.

Старшина: — На тумбочке стоять сможешь?

Пшеничников кивает.

Старшина: — Становись. Да на тумбочку залезай, баран. На, держи…

Сует ему в рот сигарету:

— Стой, не шевелись.

В прыжке выбивает сигарету с разворота ногой.

Старшина: — Заступаешь дежурным по пункту сбора военнослужащих. Понял? Дневальными с тобой… Андрияненко!

Андрияненко: — Я!

Старшина: — Фигня. Дневальным пойдешь.

Андрияненко: — Товарищ старшина, я не могу, у меня колени…

Старшина: — А с тобой че?

Андрияненко: — Снайпер.

Старшина: — Отставить. Тогда Тумчин и…

Тумчин: — Товарищ старшина, у меня пальцев нет.

Старшина: — Бля, понабрали в армию каличей! Когда вас уволят уже!

Тумчин: — Никогда. Нам в дисбате еще сидеть.

Старшина: — Иванов, у тя все есть? Ничего не оторвало? Тогда дневальным пойдешь. В спецгруз сегодня поедут… Сидельников, Мирзоян и Беляев.

На плацу стоит грузовик, солдаты залезают в кузов. Выезжают из полка.

За кадром: Ночами мы ездим в спецгруз — груз 200. Развозим цинковые гробы. Какой-то умный начальник с садистской наклонностью решил, что в спецгруз должны ездить обязательно «дизеля». Наверно для того, что бы мы смотрели на своих мертвых товарищей и думали о том, как плохо поступили, что остались живы.

Сидельников, Мирзуха, Колян едут в грузовике по городу. В кузове стоит большой деревянный ящик.

Колян: — Куда едем-то?

Сидельников: — В Домодедово.

Колян: — Давай покурим?

Сидельников достает сигареты, протягивает одну Коляну. Закуривают. Колян садится на ящик. На ящике табличка: «Полковник Миронов В. П. 1996. Грозный. В/ч 01860».

Колян: — Тяжелый какой полковник. Зампотыл, поди. Жируют там на казенных харчах, во какую гробину отгрохали. Целиком, наверное. А может и нет там полковника, так, песку насыпали для весу и привет. Все равно ведь не вскроешь.

Мирзуха: — А мы вчера с Китом одного парнишку везли, так цинк легкий-легкий был. Ребята, которые цинк сопровождали, говорили, что там одна нога только. Зато его нога, они точно знают.

Сидельников: — Слезь с гроба.

Колян: — А?

Сидельников: — Слезь с гроба, сука!

Колян пересаживается на лавочку: — Че ты орешь, придурок.

На светофоре Колян стреляет сигареты у прохожих. Водитель «Зила» протягивает ему пачку. Колян одной ногой становится на капот, грузовик трогается. Сидельников ловит его за ногу, солдаты пытаются втянуть его в кузов. Им это удается. Они начинают смеяться.

Колян: — Шапка! Блин, шапку потерял! Че ржете, придурки!

Сидельников: — А курево? Курево?

Колян показывает пачку.

Все начинают ржать еще сильнее. У Мирзухи выскакивает вставная челюсть. Солдаты едут в грузовике с гробом и гогочут, как безумные.

Домодедово, грузовой терминал. Солдаты вытаскивают цинк из машины. Рядом с машиной курит чернявый майор с усиками.

Они затаскивают гроб в терминал, выходят.

Сидельников подходит к майору: — Товарищ майор, у вас сигареты не будет?

Закуривают.

Майор: — Поехали. В кузове покуришь.

Сидельников: — В батальон?

Майор: — На Курский. Потом во Внуково. Поехали, поехали.

Машина едет по Москве. В кузове кроме солдат, пожилая женщина. Она везет цинк с сыном домой. Все молчат.

Выгружают гроб.

Солдаты стоят строем. Перед ними ходит майор.

Майор: — Товарищи подследственные! Вы совершили воинское преступление. Вы оставили Родину в трудный час, бросили оружие, струсили. Бежали в тепленькое местечко. Вот перед вами мать солдата, выполнившего свой долг до конца. Вам должно быть стыдно перед ней. Он погиб за вас, а вы спрятались за его спиной и спинами еще сотен тех, кто не вернулся с поля боя, кто положил свою жизнь за восстановление конституционного строя нашей Родины…

Мать молча стоит рядом. Потом наклоняется и отрывает прилипшую к цинку обертку.

Ночь. Казарма. Сидельников ложится спать.

Сидельников: — Сказал бы я тебе, сука. Сказал бы я тебе.

Дизелятник. Кабинет начальника. За столом сидит толстый полковник. Перед ним стоит мама Сидельникова.

Мама: — Что ж вы делаете, люди вы или нет? Ведь он же уже отслужил свое, он же больной! Не отправляйте, пожалуйста, не отправляйте! Сволочи, сволочи!

Полковник: — Успокойся, мать! Успокойся! Он сам подписал рапорт. Вот: «Согласен служить в любой точке России!» Успокойся, мать, кому-то надо служить.

Мать: — Что ж вы то не служите! Сволочи…

Она сидит с Сидельниковым на лавочке в комнате для посетителей.