D.М., то есть Deis Manubis, «богам Манам» – традиционное посвящение на древнеримских надгробиях, служившее также началом эпитафии. Маны – обожествленные души умерших, связанные с переходом людей в царство теней; также боги преисподней. Светоний в жизнеописании Тиберия (75) сообщает, что, когда Тиберий умер, некоторые римляне «молили Землю-мать и богов Манов не давать покойнику места, кроме как среди нечестивцев». Маны появляются и в «Переводе „Иероглифики“ Гораполлона»: «как они [египтяне] обозначали подземных богов, которых они именовали Майами, D.М.». Кого следует понимать под именем Ульпиана, неясно. Возможно, это император Траян (Marcus Ulpius Trajanus) либо Домиций Ульпиан (170–228) – римский юрист, автор фундаментальных сочинений по римскому праву. Во всяком случае, чем занимались герцог и королева, остается неясным, хотя догадаться об этом можно.

В катрене 9—32 находка римской гробницы с капитальными надписями (древнейшее латинское монументальное письмо) служит предвестием морской войны:

Медузы, в древнегреческой мифологии крылатые чудовища, чей взгляд превращает живое существо в камень, изображались на штандартах триумвиров Октавиана, Лепида и Антония. О ком из них идет речь, непонятно. Важно, что в этом случае, как и во многих других, взгляд предсказателя обращен не в будущее, а назад, в глубины античной истории, которую прекрасно знали сам Нострадамус и его современники-эрудиты.

Особое место в «Пророчествах» Нострадамуса занимает тема жестокостей и ужасов войны. XVI век в этом отношении знаменовал собой переломный момент в военной истории. Многочисленные конфликты требовали все больших армий, в которых сражались теперь не только (и не столько) дворяне. Все чаще и чаще приглашаются наемные солдаты, формировавшиеся в соединения по национальному или региональному принципу – например швейцарская пехота, немецкие ландскнехты и рейтары, албанские и далматинские кавалеристы, кастильские «терсиос», гасконская и шотландская пехота (кстати, провансальцы, соплеменники Нострадамуса, имели репутацию людей миролюбивых и, следовательно, плохих солдат). Разумеется, дворяне в таких отрядах составляли меньшинство.

Технические новшества – огнестрельное оружие и артиллерия – «обезличивали» смерть. Пули и осколки пушечных ядер прилетали как бы неизвестно откуда, от противника, которого не видишь в лицо, и отразить их не было никакой возможности ни новичку, ни старому опытному воину. Перед свинцом все были равны, и офицеры вместе с редкими солдатами-дворянами вынуждены были принимать новые правила игры. Отныне их поведение, а стало быть, и приказы уже не определялись «благородными» рыцарскими обычаями войны, бытовавшими в Средневековье. Новые традиции были весьма негуманными. Обычным делом стала беспощадность, доходившая до крайней жестокости к врагу, его мирному населению, а очень часто – и к своему собственному.

Надо сказать, что такое одичание армий имело конкретные причины. В войсках не было амбулаторного лечения, как и санитарной службы. Очень часто раненому на поле боя не обеспечивались элементарные уход и лечение; сплошь и рядом солдаты добивали как раненых врагов, так и своих собственных боевых товарищей. Военно-полевая хирургия находилась в самом зачатке, до открытия анестетиков и антисептиков любая операция – от зашивания раны до ампутации – превращалась в пытку с сомнительным исходом. Став инвалидом или просто состарившись, солдат не имел права на какую-либо социальную защиту – ни пенсии, ни крыши над головой. В монастыри военных брали крайне неохотно из-за дурной репутации и «отягощенности грехом убийства». Впрочем, что говорить об инвалидах – даже здоровые и крепкие воины после заключения мира и роспуска армии оказывались обездоленными.

Все это стало причиной новой солдатской психологии – «живи сегодняшним днем и бери от жизни все, что можешь». В Средние века этим принципом руководствовались разве что пираты и разбойники; в Новое время разбойниками стали едва ли не все солдаты регулярных армий. Их небрежное отношение к жизни, своей и особенно чужой, приводило к эксцессам, ввергавшим в ужас даже привыкших ко многому современников. В 1541 году в стычке у местечка Мопа в Италии солдаты французского маршала Блеза Монлюка, разозленные гибелью одного из их боевых товарищей, сожгли заживо солдат противника, загнав их в дома. В 1551 году в местечке Мобер капитан Гурд и 25 его солдат (преимущественно дворяне), попав в плен к имперцам, были заживо изрублены на куски. 28 октября 1552 года в бою у Невшателя бургундцы и ландскнехты принца Альбрехта Бранденбургского перерезали 200 французских дворян из роты д'Омаля, в том числе сдавшегося в плен принца крови герцога Рогана. В битве при Ренти в июне 1553 года французы устроили резню отступавших противников, невзирая на происхождение; герцог Эммануил-Филиберт Савойский и испанский принц Фернандо чудом спаслись, спрятавшись в лесу.

Испанский маркиз де Гуаст, осаждавший город Мондови в Пьемонте, пообещал честью дворянина сохранить жизнь, свободу и оружие защитникам города. Однако после капитуляции де Гуаст нарушил слово и велел перебить весь гарнизон – более 1200 человек швейцарцев, французов и итальянцев. 10 марта 1555 года герцог Альба взял замок Фрасинет; его комендант был повешен, французских солдат сослали на галеры, а итальянцев просто перерезали. Французы, мстя за гибель капитана Ракана, повешенного испанцами после штурма города Сан-Мартин, при взятии замка Гравезан вздернули испанского капитана и шестерых солдат, а остальной гарнизон перебили. 31 октября 1554 года маршал Монлюк, оборонявший Сиену, выпустил из города несколько тысяч стариков, женщин и детей, чтобы спасти их от голода. Испанцы устроили им резню, сопрождавшуюся актами беспрецедентного садизма, от которых становится не по себе даже современному историку, знакомому с жестокостями Второй мировой войны.

Вероломство, резня мирного населения и пленных, жестокие военные хитрости – все «прелести» новой войны – не ушли от внимания Нострадамуса. Его «Пророчества» в полной мере отразили страх и отвращение, которые испытывали мирные европейцы перед бесчинствами армий – как своих, так и чужих. Эти зверства особенно контрастировали с расцветом культуры и учености, являя собой один из трагических парадоксов позднего Возрождения.

Вот, например, катрен 1—30:

Неф – одномачтовый грузовой и транспортный корабль, достигавший длины 20–23 метров и 200 тонн водоизмещения. В XVI веке пальмовая ветвь уже была символом мира; нередко она использовалась в том же значении, что и белый флаг в наши дни. В этом катрене моряки махали пальмовой ветвью, чтобы уверить порт в своих добрых намерениях и бросить якорь для ремонта и отдыха, им позволили войти в порт, после чего морякам пришлось раскаяться в своей доверчивости… Синтаксис катрена допускает и иное прочтение – моряки обманули горожан и устроили резню и грабеж мирных жителей; однако логика подсказывает, что с командой блудного нефа, вдобавок потрепанного непогодой, жители города справились бы без труда.

В катрене 1—33 описана характерная для эпохи Итальянских войн тактика взятия города: артиллерия размещается на господствующих высотах, и после первого же обстрела город сдается, чтобы артиллерия не уничтожила его целиком: