'Дорогой друг...'
'А ещё говорите, чтобы я вас с плохими новостями не ассоциировал. Что опять стряслось?'
'Я, наверное, виноват, дорогой друг. Похоже, я сделал ошибку...'
'Сколько раз ошибается сапёр, Аналитик?'
'Однажды, дорогой друг. Однажды'.
'Ответ неправильный. Два раза, и первый - когда становится сапёром. Так что там у вас? ОМОН двери ломает?..'
'Нет, слава Богу, пока ещё нет. Просто на ваше имя поступил некий заказ... Который, как я полагаю, вас вряд ли заинтересует...'
'Это я решу сам, Аналитик. Проблема-то в чём?'
'Речь идёт об одном коммерсанте родом из Сирии, который плохо адаптировался к нашим условиям. Бедняга решил, что, если его перестала устраивать 'крыша', он может самовольно её поменять...'.
'Действительно бедняга. И действительно неинтересно'.
'Увы, заказчик имеет в виду не сирийца, а его нынешнего 'опекуна'... Что вы скажете о небезызвестном Журбе? Андрее Аркадьевиче?'
'Упырёк, конечно. Но в целом не из худших'.
'Значит, дорогой друг, я был прав, полагая, что данная персона в сферу вашего внимания ещё не вошла...'
'Не вошла. Так какую ошибку вы совершили? Гарантировали, что я ему голову отверну?'
'Почти. Видите ли... Я был вынужден дать обещание, что по крайней мере попробую вас уговорить...'.
Это произошло несколько лет назад, Пётр Фёдорович Сорокин, он же вор в законе Француз, тихо- мирно катил по Приморскому шоссе. Не на джипе и подавно не на 'Мерседесе', а всего лишь на новой 'девятке'. Он был далёк от ухарства пресловутых 'малиновых пиджаков' и держал, как положено в населённых пунктах, не больше шестидесяти. Он миновал Лахту, скоро промелькнула и белая табличка 'Лисий Нос'. Вот знакомая деревянная башенка - чья-то бывшая дача, превращённая в продовольственный магазин...
И тут на дороге перед собой Француз увидел человека на костылях. Человек решительно двигался поперёк проезжей части, принципиально не замечая мчащиеся машины. Сорокин немедленно сбросил газ, и весьма вовремя. Прямо перед носом 'девятки' инвалид угодил костылём в выбоину асфальта и рухнул врастяжку.
Слава Богу, у сорокинской машины было всё в порядке с покрышками и тормозами, да и по быстроте реакции старый вор дал бы фору иным молодым. Страшно завизжав, остановленная 'девятка' нависла бампером над упавшим, но не коснулась его.
Пётр Фёдорович вылетел из машины и склонился над инвалидом. Молча схватил его под мышки и одним рывком поставил на ноги. Силы Французу тоже пока ещё было не занимать. Парень подхватил один костыль, но выронил другой и тяжело опёрся на капот.
Только тут Сорокин как следует его разглядел. Калека выглядел вчерашним студентом, но уже успел опуститься. Грязная рубашка, рваные брюки, на шее платок, в который, по-видимому, неоднократно сморкались... То, что увечья были настоящие, Сорокин определил сразу. Ноги у парня имелись, но, похоже, вовсе не действовали. Он даже смотал их вместе верёвкой, чтобы при ходьбе служили хоть какой-то опорой...
А на спасителя своего он смотрел не с благодарностью, а с презрением и злобой, так, словно во всех несчастьях его жизни был виноват именно Сорокин. На данный момент он выглядел трезвым, но 'выхлоп' однозначно соответствовал застарелому перегару.
- Смотри, какой серьёзный, - неожиданно усмехнулся Француз. - Куда направляешься-то, герой?
- В собес, - оскалился парень. - Узнать, чего свою подачку месячную не несут. Голодом морят, чтобы отделаться? Не-е-ет... - Он оторвал одну руку от костыля и согнул её в оскорбительном жесте. - У меня встречный план... Вот подачку получу и обратно через дорогу попрыгаю. Может, собьют наконец. А не собьют, литр водки куплю...
Решив, что разговор закончен, парень решительно перехватил костыли, оторвался от капота и поволок своё полумёртвое тело дальше - жалкий, страшноватый, надломленный... Сорокин проводил его взглядом.
Помотавшись по зонам, поднявшись из зелёных пацанов-крадунов в законники, Француз большинство людей видел насквозь. И он кое-что разглядел в этом опухшем от пьянства лице. Кое-что, выделявшее его из сотен других таких же окаменелых... Вместо того, чтобы продолжить путь, старый вор отогнал машину в сторонку и пошёл следом за парнем.
- Ну, что ещё? - неприветливо поинтересовался тот, когда Пётр Фёдорович с ним поравнялся. - За спасибом пришёл?
- Как говаривала моя grand-maman*, - улыбнулся Сорокин, - лучше маленький рубль, чем большое спасибо...
- Merde, се que с 'est toute votre vie...**- процедил парень.
'Ага! А я в тебе не ошибся', - подумал Сорокин и вдруг жёстко рявкнул:
Бабушка (франц.). Вся ваша житуха - дерьмо! (франц.)
- А ну, хорош понтитъ, баклан! Молод ещё! Быстро, выкладывай - что с ногами? С кем живешь? Где
Он задавал свои вопросы быстро и резко, пустив в ход всё то, что на самом деле и называется авторитетом. Один взгмяд Француза, бывало, заставлял колоться и матёрого урку, ну а парень, не ожидавший такого напора, даже не подумал оспаривать его право на такой вот допрос.
- Позвоночник... с чердака вниз провалился... - ответил он miuxo. - Живу во-он там, в развалюхе. Дача... так называемая... Квартиру своей бывшей оставил...
Франщуэ перешёл на нормальный язык:
- А раньше чем занимался? Парень огрызнулся:
- Ассенизатором был!
- Котчай базар, дело говори! - снова показал зубы Сорокин.
- Ишженер я, - опустил глаза парень. - Компьютерщик. Нетлохой, говорят... был. 'Пода-айте слепому на телевизор...'
- Xetamum, - спокойно оборвал Пётр Фёдорович. - Чего ж в прошляки-то подался? Мозги вместе с ногами отсохли
Omвеm был прост, как вся наша дерьмовая жизнь:
А дома мне агрегат добрый дядя поставит?
Франщуз всегда принимал решения быстро.
- Ладно, - сказал он, - слушай сюда. В собес свой и завтра те опоздаешь. А сейчас мотай взад, до халупы доброшу. - И, увидев в глазах парня немой вопрос, представился. - Пётр Фёдорович, si vous voulef. А тебя?
*Если угодно (франц.)
- Иван... Иван Резников. Борисович...
Он был то, что получается, когда мама русская, а папа еврей. Для одних 'гой', для других - 'жидовская морда'. Осознание этого факта пришло в подростковом возрасте и было до крайности горестным. А в детстве он был усверен, что Резников - нормальная русская фамилия. Не Филькенштейн ведь какой-нибудь, не Рабинович...
- Ну да, - фыркнул Француз. - Хайкин тоже русская фамилия. А Троцкий польская.
Дача,, где летом и зимой проживал Иван Резников, действительно грозила вот-вот завалиться. Сгнившие венцы, поломанный шифер на крыше, отсыревший подпол...
- Квартиру делить не захотела, - пояснил Ваня. - Бывшая моя, то есть... Дом-то ещё дед её строил, ну, она его мне... за полквартиры...
Пётр Фёдорович помог ему вскарабкаться на крыльцо - оно было слишком высоким. Сорокин уже успел оценить многочисленные преимущества в расположении этого дома. Рядом с городом, но всё же в дачном посёлке. Стоит не на главном шоссе, а на одной из боковых улиц, притом очень близко от станции. И подъезд для машин хороший. Одинокий инвалид, угрюмый и не больно общительный...