- Ну, говори?

Некоторое время Алик глотал воздух, как вытащенный на берег карась, наконец с трудом просипел:

- Нечаю...

- Зачем?! - встряхнул казаха Глеб.

- Он хорошо платит за такую информацию, - признался Алик. На лбу у него выступили крупные капли пота, лицо побагровело.

В душе Глеба полыхнуло бешенство. Заложить его первому врагу, именно тому, против кого он хочет обратить весь этот боезапас! Нечай же вычислит его за пять минут!

Не сознавая, что делает, Глеб давил на горло Абаева до тех пор, пока тело его не обмякло. Глядя в выпученные глаза Алика, его перекошенное смертельной мукой лицо, парень наконец осознал, что он сделал, и, отпустив локоть, отступил на шаг назад. Тело казаха мешком сползло по стене, а Глеб оглянулся на закрытую дверь в другое отделение. Оттуда по-прежнему доносилась музыка.

Вытерев со лба пот, Москвин огляделся по сторонам, спрятал в карман злополучный блокнот, подобрал с пола растоптанную пачку 'Ротманс', сунул в другой карман. Руки его дрожали. Можно было уходить, но оставалась продавщица. Она ничего не видела, но на следствии девчонка непременно вспомнит, что последним к ним приезжал именно Глеб Москвин. Все обдумав, Глеб пристроил труп казаха так, словно тот просто сидит в уголке, даже правую руку сунул в разрез рубашки. После этого он взял из одной из коробок тяжелую бутылку фальшивого 'Наполеона', и, обернув трясущимися пальцами ее горлышко носовым платком, приоткрыл дверь:

- Наташа!

- Что? - спросила продавщица, появляясь в дверях. Девица была молодая, но уже достаточно полная, в полном соответствии со вкусами покойного хозяина.

- Алику плохо. - Глеб кивнул головой на скукожившееся в уголке тело, и когда продавщица, вскрикнув, склонилась над ним, Глеб с размаху ударил ее по затылку, как раз по завитку коротко стриженных русых волос. Он даже почувствовал, как проламываются тонкие кости черепа, и, отпрыгнув назад, несколько минут приходил в себя. Тело его била дрожь, перед глазами плыла какая-то пелена. Приказывая убивать и видя, как это делают другие, Глеб никогда не думал, что так трудно будет убить самому.

Отдышавшись и вытерев со лба пот, он посмотрел на два лежащих в углу тела, потом на бутылку в своей руке. Хотел было поставить ее на место, в тот же ящик, но увидел, что к темному стеклу прилипли несколько волосков, к тому же на пол капала кровь. Глеб принялся искать, чем бы ее вытереть. Зачем это ему было надо, он не понимал, до сих пор пребывая в некоторой прострации. Ничего не найдя, он прошел в торговую половину киоска. Здесь по-прежнему надрывался небольшой приемник, выплескивая из своих динамиков вопли ошалевших от наркотиков негров. Найдя платок продавщицы, Глеб стер кровь с бутылки.

Тут в окошечко осторожно постучали, и заискивающий мужской голос заканючил однообразно и утомительно:

- Наташ, ну пожалуйста, ну дай хоть чатушку до завтра. Ей-богу отдам, пособие должны давать, я сразу занесу. Ты же знаешь, я здесь живу, через два дома, по Короленко. Ну пожалуйста, Наташ. Христом богом прошу!

Глеб подошел и, открыв крохотное окошечко, молча сунул в трясущиеся руки алкаша бутылку. Тот быстро удалился от киоска, цветисто благодаря мифическую Наташу и желая ей красивого мужа и добрую свекровь. А Глеб стер, откуда мог, свои отпечатки пальцев, выгреб деньги из кассы и покинул ларек.

Заведя машину, он не стал зажигать габаритных огней и, пропетляв по темным переулкам, задами выехал к своему гаражу, а добравшись до дома, хлестанул один за другим два стакана водки, тщательно помылся и сам замочил в тазу верхнюю одежду, чем очень удивил мать, и лишь потом лег спать. Пару дней ему было еще не по себе, один раз даже приснилось все заново, словно в кинотеатре повторного фильма, лишь самая концовка, как в рапидной съемке: затылок продавщицы и медленно опускающаяся на него темная бутылка. Но потом все как-то забылось, и он уже не вспоминал о глупом этом случае.

Повезло ему и еще в одном. Не особо-то шарившая в окрестностях милиция, тем не менее, нашла того алкаша. Он все-таки получил свое пособие и честно хотел отдать деньги Наташе. Но встретил вместо девушки пару внимательных оперативников, а следователь Годованюк за сутки дожал мужичка, и тот признался в двойном убийстве.

После этого Глеб искал оружие и боеприпасы только на стороне, но ни в коем случае не в Волжске.

11.

Последнее время интернатовцы не сидели без дела. Получив патроны, через день ездили в карьер, из предосторожности оставляя наверху теперь двоих. Каждый раз при этом подшучивали над Зубатиком, припоминая, как он катился верхом на трупе. Тот только скалил свои желтые зубы, сплевывал да вымещал злобу на вертевшемся вокруг вьюном Суслике. Все остальные ему были просто не по зубам.

Двое из семерых, Зубатик и Моня, занимались слежкой. Их интересовали районные 'бригадиры', номера их машин, адреса квартир и домов, где их можно было взять голыми руками, внезапно.

Маркелу же досталась самая забавная роль. Одевшись почище, он целыми днями ходил по офисам и конторам, предлагая купить у него наборы авторучек якобы паркеровского производства по смехотворной цене. Большинство деловых над ними просто смеялись. Чуть больше внимания он удостаивался у служащих женского пола - все-таки красивый мальчик. За две недели подобной коммерции он продал всего шесть авторучек, зато точно знал, в какой комнате сидит глава фирмы, а в какой секретарь, есть ли охрана и существует ли на телефонах автоматическая система определителя номера.

У Баллона с Демой была своя задача. За месяц они угнали из областного центра четыре мотоцикла. Чтобы сильно не светиться, разным иномаркам предпочли почти родную 'Яву' да 'Иж-Спорт'. Для дела нужны были три мотоцикла, никто из интернатовцев до этого в седле не сидел, но один взяли про запас.

И Баллон, и Дема прошли через местный мотоклуб. Если Баллон, утешив юношеский жар к мотоциклу, поостыл, предпочитая все же более надежные автомобили, то Дема даже получил звание кандидата в мастера и устроился на полставки в мотоклуб инструктором. Со временем в его распоряжении оказался старый гараж мотоклуба - бывшее здание кочегарки с оставшейся в наследство большой квадратной трубой из красного кирпича. Когда-то здесь размещался весь клуб, но потом для него построили большое здание, а это использовали как склад для списанных мотоциклов, более или менее годных еще на запчасти. Весь этот хлам хранился в одном из боксов, а в другом Дема пристроил краденые мотоциклы. Больше всего времени заняла как раз доводка техники. Парни перебирали двигатели, форсировали их, перекрашивали машины в синий цвет и заготавливали новые номера.

Наконец оба пришли и доложили Глебу: 'Все готово'.

На следующий день вечером они все втроем подъехали к конторе. Еще внизу Глеб учуял кисловатый запах не то уксуса, не то ацетона. Чира колдовал над плиткой, вываривая брату очередную 'дозу'. Рана у Поньки почти зажила, но случилось непоправимое: он плотно сел на иглу. Глеб, очевидно, с самого начала переборщил с дозировкой, и теперь Поньке приходилось колоть 'ханку' три раза в сутки. Ходил он, подволакивая ноги, но временами начинал то беспричинно смеяться, долго, до пузырей изо рта, то все порывался куда-то идти.

Сейчас Понька спал и, глянув на него, Глеб с беспокойством отметил, насколько парень сдал за месяц. Глаза ввалились, кожа туго обтягивала заострившиеся скулы. А ведь он был среди интернатовцев самым сильным. Москвин в свое время очень рассчитывал на его силу и невозмутимость.

'Надо с ним что-то делать', - подумал Глеб, отходя от кровати Поньки и оглядывая остальных. Летяга, позевывая, смотрел очередной боевик с Чаком Норрисом. Суслик нянчил в руках свой 'ТТ'. Случайно он уже однажды пальнул в потолок. Маркел его от души отпинал, пацаны в комнате изрядно сдрейфили, а Глеб отобрал патроны у всех без исключения.

Зубатик забавлялся с двумя котятами, которых он подобрал две недели назад на одной из дач совсем маленькими. Они только открыли глаза и еще не умели пить молоко. С неожиданным для этого жестокого парня рвением он, невзирая на насмешки друзей, начал кормить их из соски, ежедневно таскаясь в город ради того, чтобы купить молока. Теперь котята подросли и гонялись друг за другом по всей комнате, доставляя немало удовольствия обитателям 'конторы'. Но спали они неизменно на кровати хозяина,